Нацо Беридзе-Габаидзе (Саломе Цопурашвили/Women of Georgia)
Женщины в Грузии часто обделены правом голоса. Их мнения, мечты, стремления и достижения часто зациклены и вращаются вокруг мужчин. Проект «Женщины Грузии» дает героиням возможность высказаться и рассказать обо всем своими словами. Мы собрали 150 различных историй со всей страны. На протяжение нескольких месяцев OC Media будет публиковать их на английском и русском языках. Ниже о себе рассказывает Нацо Беридзе-Габаидзе.
«Я — феминистка»
Свою историю начну с того, что я — феминистка. Хотя идентифицировать себя таковой, я начала недавно. Стоящая радом с моей, фамилия покойного мужа свидетельствует об эволюции, через которую я прошла. Меня часто спрашивают, особенно в последнее время, собираюсь ли ее менять, на что неизменно отрицательно отвечаю. Когда мы только регистрировали наш брак, смена фамилии казалась интересным шагом, и я не видела никаких проблем. Сегодня, конечно, так не поступила бы, но это стало частью моей личности и истории, которую я не собираюсь убирать.
«В глазах других я потеряла свою идентичность»
С помощью этой платформы я хотела бы поговорить о вдовстве. Это может быть полезно для других женщин, поскольку считаю, что вдовы принадлежат к особой категории людей.
В январе этого года на горнолыжном курорте Годердзи произошел несчастный случай, в результате, которого и скончался мой муж. Темури никогда не болел, и я представить не могла, что могу его потерять. Я не была к этому готова ни эмоционально, ни финансово.
Но я хочу поговорить не столько об эмоциях, сколько о том, какой опыт приобрела. Я годами формировалась как независимая женщина. Темури никогда меня не ограничивал, пока мы были вместе. Но после его смерти я обнаружила, что потеряла не только мужа. Я потерял свою независимость в том смысле, что превратилась в человека, которого жалели и на каждом шагу призывали быть сильной, потому что все ждали проявления слабости. Мне было трудно осознать, что вместе с потерей Темури, в глазах других я потеряла свою идентичность.
Приведу пример: мы с Темури жили отдельно с нашим ребенком, и после его смерти я хотела остаться в этом доме. Все вокруг считали это неправильным. Они ожидали, что я переберусь к моим родителям или родственникам мужа. Одна соседка несколько раз спрашивала «так ты, в основном, здесь?».
Первые три раза я старалась вежливо отвечать «да». На четвертый не выдержала и грубо сказала, что «да, в основном, здесь, потому что, в основном, здесь и живу». Если бы умерла я, моего мужа не восприняли бы настолько слабым и беззащитными, чтоб он не мог жить один.
К мужчинам даже во время траура относятся иначе. Ему могли бы помочь с воспитанием ребенка, хотя мне никогда подобного не предложат, так как это итак моя забота. Ему бы часто звонили, помогали с готовкой, уборкой и т. д. В моем же случае, главная проблема заключалась в том, что овладевшая женщина не может жить одна.
«Для вдов черное – униформа»
Еще одна важная проблема связана с моментом, когда нужно перестать носит черное. Я знаю женщин, которые долгое время носили траурную одежду, и не сужу их. Некоторые в этом находят облегчение, и считают, что уважительно относятся к памяти ушедшего. Я же считаю, что черная одежда — скорее инструмент контроля над женщинами. В нашей культуре после матерей именно вдовы носят черный цвет дольше всего. Для них черное — униформа, которая ограничивает, и напоминает, что отклонение от культурных норм приводит к наказанию. Я очень скоро перестал носить траур. И совру, сказав, что не подверглась критике. Однако отвечу, что она не исходила от моей семьи. Они не вмешивались, не говорили, что носить или как это повлияет на мою репутацию. «Видимо, она не очень его любила», «Не так уж ей и больно», «Это его надо жалеть, а она в порядке, выйдет замуж и позаботится о себе» — так обычно обо мне говорили посторонние люди, которые никакого отношения к моей жизни не имели.
Если бы все было наоборот, Темури посоветовали бы скорее повторно жениться, ведь ребенку нужна мать. В рамках нашей культуры женщине никогда такое не скажут. А в моем возрасте, никто даже и не предложит снять черное. По моим наблюдениям, только очень молодым девушкам разрешают снимать траур и снова выходить замуж через определенное время. Разумеется, это разрешение выдают посторонние. В моем случае все осложняется еще и тем, что у меня сын. В нашей культуре мать мальчика не должна вступать в брак и воспитывать ребенка с другим мужчиной.
Из-за такого отношения мои друзья советовали мне носить черное немного дольше. Я отказалась, потому что осуждающие взгляды были бы вне зависимости от того, сняла бы я его через год или три. Люди должны привыкнуть к идее, что ношение черного — не единственный способ чтить память. И вообще, по моему опыту, если вы живы, то продолжайте жить. Здесь вдовы лишены этого права. В отличие от многих других женщин, мне очень повезло, что моя семья признает мою свободу. А большинству овдовевших женщин в этой ситуации приходится оставаться с родителями покойного мужа или своей семьей, где они лишены какого-либо личного пространства.
«Полный контроль моей сексуальности»
Нацо Беридзе-Габаидзе (Саломе Цопурашвили/Women of Georgia)
Я хорошо осведомлена и готова к следующему этапу — полному контролю моей сексуальности. Мне придется жить словно под увеличительным стеклом: с кем встречаюсь, с кем разговариваю… Я никогда не жила за закрытыми дверями, и сейчас не собираюсь, потому что общаться с людьми мне сейчас необходимо, как никогда. Еще больше оно нужно моему сыну, поэтому нас часто можно встретить в людных местах, где все веселятся. Вслед за моей одеждой, люди начнут говорить о моем неприемлемом поведении. Для сравнения, если овдовевший мужчина выходит в свет, выпивает и веселиться, то про него говорят, что он пытается забыться и утопить горе. Про меня так никто не скажет, верно ведь?
После смерти Темури друзья советовали уехать отсюда, чтобы жить нормально. Здесь нет шанса иметь личную жизнь. С одной стороны, я согласна, что это как ходить по горящим углям. Однако, с другой стороны, не думаю, что бегство — выход. Оставаясь, мы даем другим людям возможность сражаться.
Сексуальная жизнь вдовы очень похожа на возвращение к этапу девственности. То есть, они не могут заниматься сексом. В то время как непорочные девушки обязаны «сохранить себя» для своего будущего мужа, меня такой обязанностью связывали с прошлым и сыном. Я стараюсь с юмором на это смотреть, но правда в том, что очень тяжело жить в среде, где, наряду с потерей любимого, приходится иметь дело с ограничениями свободы.
«Меня часто спрашивали смогу ли вырастить «настоящего мужчину» из сына»
Если вы не в трауре, то за вас легко могут решить, что вам все равно. Люди ждут, когда вы дадите слабину и начнете разваливаться. Это особенно заметно в контексте детей. Мне говорили, что Сандро еще очень маленький и легко может со всем этим справится. Хотя они просто ничего не знают о детской психологии. То, что он маленький, не значит, что ничего не чувствует, он своеобразно проявляет скорбь. Моя главная цель заключалась в убеждении Сандро, что меня он не потеряет.
Меня часто спрашивали смогу ли вырастить для Темури «настоящего мужчину» из сына, который сможет за себя постоять. Казалось, что они сочувствовали Сандро, что он остался с такой матерью. Я отвечала, что Темури хотел, чтобы сын стал добрым и трудолюбивым, и это желание будет выполнено. К слову, я тоже могу постоять за себя.
Над партнерским материалом работала Ида Бахтуридзе. Впервые статья была опубликована на Women of Georgia 26 июня 2017 года.