В приграничном белорусском городе Брест, кроме постоянных его жителей, в настоящее время находятся от нескольких сотен до полутора тысяч российских граждан. Практически все — чеченцы.

Они называют себя беженцами и пытаются попасть в Польшу в надежде найти убежище на территории Евросоюза. В этом году, в середине лета польские власти отказались принимать этих людей. Дверь, впустившая за годы сотни тысяч ищущих спасения, захлопнулась перед ними. Но и назад, домой, – уверяют они, – им хода нет. Причины, побудившие их покинуть  родные места, актуальны по сию пору.

Они боязливо  уклоняются от контактов с прессой, скрывают лица, прячутся от камер и носят медицинские маски, чтобы не быть случайно узнанными на улице, так как не доверяют даже землякам, находящимся, казалось бы, в таком же положении. Потому что известно: везде есть  недобрые "глаза и уши". И уста доносчиков.

Истинные причины своего бегства с родины эти люди скрывают, хотя у подавляющего большинства они идентичны.  Даже просто рассказав свою историю,  каждый опасается усугубить  опасность, грозящую ему и близким.

Магомед один из немногих, согласившихся говорить со мной на камеру. И то при условии, что его лицо будет скрыто, а голос изменен. Поначалу о съемке меня попросили несколько человек, но назавтра почти все передумали. Страх… Остались трое. Магомед  из их числа.

Польские чиновники не скрывают, что их правительство сильно поправело. Его   новая позиция проста: беженцы ему не нужны. Поэтому ежеутренний поезд маршрутом "Брест - Тересполь" отправляется полным беженцами и полным же возвращается. Просьбу об укрытии озвучивают все, но быть услышанными в этом качестве удается лишь одной-двум, редко трем-четырем семьям. Остальным пограничники ставят в паспорт отказную печать, как туристам, приехавшим без шенгенской визы.

Любопытная деталь. Вокзальная касса в Бресте не продает беженцам билет только в одну сторону. Увидев перед собой чеченца, кассир взимает с него двойную стоимость за проезд туда и обратно. Таким образом, каждая неудавшаяся попытка пересечь границу стоит семье из пяти человек более сорока евро. Таких попыток чеченцы проделывают кто по тридцать, а кто и по сорок. Средства заканчиваются, люди перебираются жить на вокзал, порой из-за безденежья даже перестают ездить к польской границе. Но готовы на все, только бы не вернуться в Чечню. Любой ценой. А между тем, приехав в июле, люди зачастую не имеют с собой никакой одежды теплее тонкой кофточки. Но даже пронизывающий холод, недоедание и болезни детей не  могут заставить их  повернуть обратно.

Летом, когда первые беженцы уперлись в закрытый кордон, число чеченцев, скопившихся в Бресте, достигло нескольких тысяч. Одни верили, что граница вот-вот откроется, другие все прибывали, еще не поняв, что путь в Европу отрезан. Тогда они сговорились и решились на митинг прямо у польской границы. Массовая акция, на которую чеченцы ни за что бы не отважились в современной Чечне, не принесла желаемого эффекта. Еврочиновники не вняли голосам отчаявшихся людей,  Польша продолжает пренебрегать Международной конвенцией о статусе беженца, нарушаемой ее представителями. Конвенция содержит прямой запрет на высылку человека в государство, где ему угрожает опасность. А ведь Беларусь именно такая страна: между нею и Россией, как между союзными государствами, не существует границ, и силовики, от которых скрываются чеченцы, могут спокойно орудовать на ее территории.

Митинг привлек внимание прессы, камеры  выхватили из толпы лица  некоторых беженцев. И вскоре часть из них получила "привет" с родины. Последовали новые угрозы, обыски на съемных брестских квартирах, звонки с неизвестных номеров с требованием вернуться домой.

"Мы меняли SIM-карты и переезжали, - рассказывает Фатима, - но нас находили все равно. Милиция с понятыми обыскивала наше жилье, не объясняя, что именно ищет".

Фатима не называет основной причины отъезда своей семьи из Чечни. "Я и на границе говорю, что проблема в болезни ребенка, про преследования моего мужа я даже не рассказываю".

И это объяснимо. Там, у кордона, почти никто не рассказывает правду, поскольку говорить с польскими чиновниками приходится при всех. Не обеспечена должная приватность, а ведь в толпе беженцев попадаются "засланные казачки".

***

Вместе с польскими правозащитницами из Хельсинского фонда по правам человека Мартой Гурчинска и Мартой Щепаник мы садимся в "беженский" поезд Брест - Тересполь. Пассажирам с визами отведен первый вагон, их и выйти попросят первыми, и только потом, когда будет проштампован последний "чистый" паспорт, выпустят из вагонов беженцев.

Но вот и мы наконец выходим, через тоннель следуем к паспортному контролю. Каждый брестский чеченец легко преодолеет этот путь наизусть, с закрытыми глазами. Нас человек триста или триста пятьдесят. Мы столпились у лестницы, за которой двери в Польшу. Каждый надеется оказаться в числе тех десяти или двадцати, кто сегодня с направлением в руках отправится в лагерь для беженцев. Лотерея на истощение.

Каждого беженца проверяет стражник с металлоискателем, не исключая беременных женщин, хотя эта процедура вредна для будущего ребенка.  Внезапно до нашего слуха доносятся крики. Сквозь толпу прорывается худенькая девушка, несущая на руках полную грузную женщину. Той стало плохо еще в поезде. Говорят, что она серьезно больна и накануне температурила, но продолжала жить с детьми на вокзале. А потом не смогла выйти из  вагона самостоятельно.

Наверх, к пограничникам больную заносит парень, перехвативший ношу. Приезжает скорая помощь, женщину забирают, детей увозят с ней. Мы не знаем, что произошло с ней потом, но надеемся, что семью приняли в Польше.

Тем временем беженцы жалуются на пренебрежительное отношение пограничников. Иногда между  теми и  другими вспыхивают споры, а то и стычки.

Меня, а также белорусского общественника и польских правозащитниц выводят на улицу через боковой коридор, не позволяя досмотреть до конца приграничный фарс.

"Они не просят убежища, они просто хотят дать европейское образование своим детям", - говорит Марте кто-то из старших пограничников о семье, давшей ей доверенность на представление своих интересов. Она лишена возможности быть рядом со своими доверителями. Пограничники,  зная о незаконности своих действий,  не выдают письменного отказа, а просто изолируют нас от беженцев.

В этот раз поезд съездил "успешно": приняты четыре семьи. Одна из них – семья того человека, который дал мне интервью. Меня это очень радует, потому что  среди людей, живших на вокзале, это были одни из самых бедных и замученных. Младшему из их детей нет и годика. Мать возила его в потертой коляске или носила, пристегнув к себе.

***

Брестский вокзал - место встречи чеченцев. Здесь узнают, кому удалось перейти польскую границу, кого "завернули", кто уехал восвояси, кто только прибыл и штурмует границу впервые. Здесь, как в казино, новичку может повезти. Тогда за ним потянутся другие и привезут в Брест свежие деньги.

"На нас вокзал, магазины и местные квартирные хозяева большую выручку делают", - уверены беженцы. Они экономят на всем, но ведь еда, жилье и билеты на поезд стоят немало. Снимая даже самую скромную комнату, семья тратит в день около ста евро. И так два месяца подряд, а семей сотни...

***

Здесь царит атмосфера страха. Завязать свободный, доверительный разговор не просто. Вот мои собеседники, Али с женой, сидят у стола и с подозрением  косятся на мой телефон.

- Не записываешь?

- Проверяйте, - протягиваю им аппарат, и Али смущенно улыбается.

Мы продолжаем разговор, но мой собеседник прикрывает рот ладонью и бубнит так нечетко, что я едва могу разобрать слова, то и дело переспрашиваю. У него  все-таки нет уверенности, что я не веду записи. Поэтому он  нарочито громко чихает и отодвигается со стулом подальше от меня и моего телефона.  Оправдывается сконфуженно: "Боюсь вас заразить".

Но я действительно не записываю. Ведь то, о чем он говорит, просто еще одна типичная история. Разнятся лишь детали, даты, имена, названия улиц и селений. Конечно, я задаю вопросы, но  в основном затем, чтобы лучше понять характеры и судьбы отдельных персонажей. В остальном  вырисовывается картина, для Чечни стандартная.   Был военным, воевал, как все, либо занимался извозом, либо торговал чем-то, был ранен под обстрелом... в середине девяностых стал офицером, изымал незаконное оружие, боролся с криминалом в своем районе или неосторожно кого-то куда-то подвез, или что-то "ненужное" увидел, а может, некстати сболтнул  или, скажем, помог не умереть с голоду семье убитого боевика... "Потом власть поменялась, кто-то перекрасился, а я ушел в мирную жизнь, но не получилось, вспомнили старое, стали водить на допросы по каждому поводу и без него".

А  за всем этим сплошь и рядом – опыт перенесенного насилия: "Я уже не в том возрасте, чтобы меня унижали и били вдвое младшие!"

В тот же день то же самое скажет мой следующий собеседник, но добавит: "Я не смог вытерпеть, что меня оскорбляют при моих детях."

Те немногие, кто соглашается дать интервью, чаще всего говорят отрывисто. Фразы скупые, лаконичные, без всяких красок и деталей. Чтобы связать эти фрагменты в более или менее  понятную, логичную историю, требуется множество наводящих вопросов. Дело идет с перебоями.

Впрочем, бывает и по-другому. В тот же вечер за чаем один из беженцев описывает мне обстоятельства своей жизни, начиная с  1994-го и по наши дни. Рассказ четкий, последовательный, исчерпывающий. Да только  он не выйдет за пределы этой беседы, этого  вечернего чаепития. Нигде больше не прозвучит. Мужчина загодя берет с меня обещание, что ни звука не  должно быть записано, ни единая живая душа не узнает о нашей встрече.

***

На вокзале, где живут самые обездоленные беженские семьи, позволяется спать с полуночи до пяти утра. Детей укутывают  в любые теплые вещи, какие найдутся под рукой, и укладывают на лавках. Взрослые ютятся рядом, спят по очереди. Утром служители станции поднимают людей. Те пытаются дремать сидя, компенсируя ночной недосып. Беженцы  приноровились компактно размещать свои пожитки под лавками: днем почти совсем незаметно, что на вокзале есть кто-то, кроме обычных пассажиров. Крайне аккуратные и чистоплотные, чеченцы ежедневно ходят мыться к товарищам, снимающим жилье в городе. Кто-то выкраивает деньги, чтобы хоть пару дней провести в тепле, поспать на нормальной кровати. А потом снова возвращаются на вокзал. Вода, кипяток, туалет, все - проблема. Надо как-то доставать. Они терпят, живут впроголодь, едят всухомятку. Предлагаешь - отказываются. Перебиваются сухой лапшой.

***

Веду к врачу девочку с мамой. У малышки опухла щека, надо удалять зуб, чистить нарыв. В Белоруссии российские граждане могут бесплатно получить экстренную медицинскую помощь. Но беженцы из Чечни искренне считают, что без взятки  даже общий анализ крови не сдашь. Несколько человек, правда, лежали в больнице, в том числе одна женщина с инсультом. Но их туда забирали по "скорой". Так что мать  девочки ввиду отсутствия средств даже не пыталась обращаться к врачам. Вот  дело и дошло до отека, начался жар.

К счастью, мы успели. В городской стоматологии зуб удалили, не взяв ни копейки.

***

Адвокат Роман Кисляк  объясняет:

- Обжалование действий польских пограничников требует времени, это процесс, который не может проходить быстро. Кроме того, я занимаюсь расистскими высказываниями в адрес уязвимых групп. В данном случае это касается беженцев. Также я работаю со случаями дискриминации в отношении женщин. Сотрудничаю с Европейским судом по правам человека и ООНовскими структурами. Бывает, что беженцы, обратившиеся ко мне, все-таки попадают в Польшу либо, истощив свои финансовые  возможности, возвращаются домой, поскольку им не на что жить в Белоруссии. Тогда я уже в их отсутствие продолжаю заниматься обжалованием, изначально взяв у них соответствующую доверенность, чтобы не бросать дела на полпути. Когда пограничники осознают, что человек достаточно настойчив, его рано или поздно пропускают. Хотя первая жалоба вряд ли сработает, волшебных палочек не бывает. Люди мучаются, тратят деньги, по нескольку месяцев не могут преодолеть заслон. Мы будем продолжать вести их дела, добиваться, чтобы власти признали,  что в отношении их  долгое время допускались нарушения, и даже выплатили людям компенсации, ведь эти месяцы назад не вернуть. На данный момент у меня в работе десять жалоб от беженцев – это то количество, которое я могу вести  одновременно. Кроме того, ребята из миссии Human Constanta помогают оформлять новые жалобы на действия пограничников, но ими уже занимается Хельсинский фонд по правам человека в Польше.

 ***

Мария Хулия, педагог, общественник и волонтер из Польши, ежедневно приходит на вокзал города Брест, чтобы поиграть с детьми чеченских беженцев. Маленькие чеченцы каждое утро нетерпеливо ждут свою  учительницу, ведь  с тех пор, как покинули Чечню, они ни разу не были в школе. Здесь  Мария Хулия для них  единственный педагог. И уж точно,  из  всех знакомых поляков только она одна немного знает чеченский.

- Я учительница и мама,  – говорит она, – я не могу помочь этим людям пересечь границу,  даже дать совет не могу, но  в моих силах им помочь с детьми. Организация дала добро. "Краеве форум ошвяте непублично" собрала фломастеры, раскраски, книжечки, наклейки буквально  за один день. Я получила возможность приехать сюда и играть с детьми. Мы проводим время содержательно: поем, танцуем, раскрашиваем, изучаем польский язык. Ведь, играя, легко выучить несколько польских слов. Но прежде всего мы отвлекаемся от маразма, царящего здесь, от  суеты вокзала. Ведь жизнь – она везде жизнь, и важно, каким содержанием мы наполним это место. Моя миссия  вернуть детям детство, которого взрослые их лишают. Дети беженцев - больные, уставшие, теплые, открытые. Они радуются всему - фломастеру, раскраске, простым объятиям. Они же дети, у детей нет национальности. Эти буквально опалены скитаниями, вокзалами, они  не ходят в школу, они больше пережили, чем должен пережить ребенок.

***

Марта Гурчинска и Марта Щепаник, сотрудницы польского Хельсинского фонда по правам человека, поделились своими впечатлениями от поездки с беженцами к польской границе:

- Сегодня мы пробовали присутствовать как уполномоченные при подаче заявлений о предоставлении международной защиты. Мы сопровождали наших доверителей вплоть до паспортного контроля. Нам не разрешили пройти контроль с беженцами и присутствовать при подаче заявления, несмотря даже на то, что у нас  на руках были доверенности от этих  людей.

Марта Гурчинска  сказала:

- Одна из семей моих доверителей все-таки смогла подать соответствующее заявление, и, когда их отделили от общего потока, меня позвали присоединиться. Я была с ними на интервью, где они рассказывали о причинах бегства. Приватно, в отдельном помещении. Они это объясняли пограничникам. По процедуре, когда беженец говорит пограничнику, что просит убежища, задача пограничника оформить его и направить вместе с документами в офис управления по делам иностранцев. Интервью шло на русском. Я могла задавать вопросы, или делать замечания по процедуре, чтобы все, сказанное моим доверителем, было зафиксировано. И помогала  беженцам понять все, что говорили пограничники.

У них взяли отпечатки пальцев, сфотографировали и дали для заполнения анкеты, где необходимо подробно изложить все обстоятельства  своего дела: бывали ли они раньше в Европе, по каким причинам просят убежища и многое другое.

Потом их снабдили документами, подтверждающими, что они официальные соискатели убежища, а также дали направление в центр для беженцев. Там надо зарегистрироваться и поселиться. Им полагается пособие, помощь. Если они выбирают жить в этом центре, они получают еду, вправе рассчитывать на медицинскую и психологическую помощь. Им будут выдавать карманные деньги в небольшом размере. Они также могут найти жилье в городе, тогда им будут платить от 500 злотых на человека в месяц.

Беженцам, находящимся в процессе рассмотрения заявления, по закону нельзя работать. Но если процедура длится больше 6 месяцев, они имеют право добиваться разрешения на работу.

Марта Щепаник говорит:

- Мы давно работаем с беженцами и участвуем в миграционных программах. В последнее время закон систематически нарушается польскими пограничниками. Мы будет пытаться сначала административным, а потом судебным путем добиваться устранения нарушений. Мы хотим добиться судебного приговора, который раз и навсегда запретит изолировать нас от людей, давших нам доверенности.

Через Брест и Тересполь беженцы стали приезжать в Польшу еще в начале девяностых, в связи с первой чеченской войной. Потом бежали от второй. Этот восточный путь всегда был для них главной дорогой  к спасению. У них нет шансов получить визу в Европу. Сейчас новое польское правительство посредством политического давления стремится закрыть этот путь. И пограничники теперь соблюдают не закон, а приказ. Наша цель не запустить в Польшу всех желающих, а дать каждому шанс, что его выслушают, отнесутся со вниманием и пониманием. И надо учесть, что в Чечне возможны конфликты между разными семьями: люди  порой хотят, чтобы другие не слышали, какие у них проблемы.

Мы неоднократно обращались с письменными претензиями в польскую пограничную службу. Нам  отвечают, мол, да, спасибо, что обратили внимание. Они, дескать, постоянно тренируются, работают, практикуют индивидуальный подход и т.д. Это всего лишь стандартный ответ, который они из раза в раз повторяют. Не более, чем  простая отписка.

Сегодня одну семью не приняли, потому что  она якобы стремится в Польшу за европейским образованием  для своих детей. У меня такое ощущение, что людей провоцируют высказываться так, будто они экономические мигранты. Много вопросов с подвохом: чем вы занимались в Чечне, чем вы планируете заниматься в Польше?  Откуда деньги?  Естественно, люди скажут, что хотят работать и учить детей. А пограничники используют это как повод для отказа.

***

В октябре в Варшаве прошел круглый стол по проблеме беженцев. Среди присутствующих был пресс-секретарь польского  Управления по делам иностранцев Якуб Дуджяк. Он заявил, что "многие поляки не живут так, как живут в Польше беженцы". Касательно людей, ежедневно штурмующих границу и незаметных для пограничников (те продолжают утверждать, что чеченцы никакого убежища не просят), господин Дуджяк понимает, что никакие это не туристы без визы. Но и факт нарушения пограничниками международного законодательства государственный чиновник подтвердить  не пожелал. Уклонился.

Лидия Михалченко