Угрозы, коррупция, нервные срывы и пуховик за 4 000 долларов. Во второй части расследования OC Media о грузинской текстильной промышленности журналистка Тамуна Чкареули устроилась под прикрытием работать на фабрике «Geo-M-Tex» в Тбилиси.

[В нашем расследовании, состоящем из нескольких частей, OC Media отправляется на фабрики, чтобы лично увидеть, какие там условия труда. Часть I читайте  здесь.]

Устроиться на фабрику «Geo-M-Tex» было легко. Начальница отдела кадров не задавала много вопросов — просто кратко объяснила, что, как новенькая, я буду выполнять простейшие швейные операции и изучать их шаг за шагом.

Она сказала, чтобы я пришла на следующий день, и что она встретит и проведёт меня в один из четырёх цехов, на которые делится фабрика: или в швейные цеха для пальто или брюк, в раскройный цех, или в цех, где наполняют пуховики.

Но никто не встретил меня в первый день. Когда я вошла, охрана только сказала мне идти за женщинами на нижний этаж фабрики, туда, где делают джинсы. 

Моя работа заключалась в том, чтобы отмечать места для заклёпок и прикреплять их тремя различными прессами — опасная работа, так как насадка пресса падает очень быстро и у неё огромная сила удара.

Мы делали специальные защитные брюки фирмы «Uvex» — немецкого бренда спортивной одежды. Толстый, похожий на джинсовую ткань, материал оставлял слой синей пыли на всех поверхностях по всему цеху. Я предпочитаю не думать о том, сколько этой пыли в итоге осело в моих лёгких.

В помещении нас было около 30 человек, мы работали в постоянном грохоте машин, который то и дело заглушала сердитая ругань рабочих и мастеров.

Было душно и невозможно дышать. Кондиционер работал, но он лишь слабо выдыхал бесполезный тепловатый воздух. Даже он, наверное, загибался от синей пыли.

Производи в Грузии

Правительство Грузии представило программу «Производи в Грузии» в июне 2014 года.

Предполагается, что эта программа будет стимулировать инвестиции в производственный сектор, предоставляя софинансирование по кредитам и раздавая недвижимость, находящуюся в собственности государства, по символической цене 1 лари (1,70 доллара США).

С помощью этой программы правительство продвигает Грузию как страну с растущим рынком — поскольку страна подписала множество соглашений о свободной торговле, здесь низкие расходы на коммунальные услуги, и, что особенно важно, — конкурентоспособные цены на рабочую силу.

На официальном веб-сайте программы написано, что сектор производства одежды «характеризуется […] чрезвычайно дешевой рабочей силой (около 265 долларов США в месяц)».

В своей брошюре о производстве они также хвастаются «благоприятным трудовым кодексом», при этом отмечая, что «в стране нет нормативов минимальной оплаты труда, и оплата труда зависит от договора между работником и работодателем».

На самом деле, в Грузии зафиксирован минимальный размер оплаты труда, но он не менялся с 1999 года. Он составляет всего 20 лари в месяц, — и эту цифру безуспешно пытаются оспорить профсоюзы и активисты в области трудовых прав.

Программа «Производи в Грузии» преуспела в продвижении практики переноса бизнеса в страны ближнего зарубежья — относительно новой тенденции в секторе производства одежды, которая позволяет крупным брендам экономить на стоимости доставки на рынки Евросоюза, производя товары в Восточной Европе, на Кавказе и в Турции.

В настоящее время в Грузии действуют 13 фабрик, которые воспользовались этой программой.

Образцовый бенефициар

«Geo-M-Tex» — образцовый бенефициар программы «Производи в Грузии», которому достался льготный кредит в размере 5,5 млн лари (1,9 млн долларов США) и здание за 1 лари, чтобы открыть фабрику по производству западных брендов на экспорт.

Фабрика открылась в 2015 году, и до 2017 года большая часть контрольного пакета акций принадлежала двум лицам, Лаше Багратиони и Рамазу Сагарадзе, каждый из которых контролировал 42,5 % акций.

Лаша Багратиони — сын Мухрана Багратиони, влиятельного тбилисского бизнесмена, владеющего тремя крупными торговыми зонами в центре Тбилиси строительной фирмой «Ekometer», которая построила в столице Грузии два проекта престижного жилья и бизнес-центр «Besiki».

Старший брат Лаши, Гиорги Багратиони, возглавляет департамент полиции безопасности Министерства внутренних дел Грузии, а ранее был начальником муниципальной инспекции мэрии Тбилиси и муниципалитета Самгорского района.

Семидесятидвухлетний Рамаз Сагарадзе — тесть Григола Морчиладзе, богатого предпринимателя и влиятельного политического деятеля.

В апреле 2014 года, всего за год до открытия фабрики «Geo-M-Tex», министр экономики Димитри Кумсишвили назначил Морчиладзе советником председателя Национального агентства государственного имущества — того самого учреждения, которое распределяет объекты недвижимости и здания для бенефициаров «Производи в Грузии».

Морчиладзе также является бывшим деловым партнером министра регионального развития и инфраструктуры Зураба Алавидзе, а также активным донором оппозиционной партии «Единое национальное движение» и правящей партии «Грузинская мечта». Он пожертвовал 60 000 лари (37 000 долларов США) первой в 2012 году, а также 50 000 лари (20 000 долларов США) в 2016 году и 60 000 лари (22 000 долларов США) в 2017 году последней.

После скандала вокруг условий труда в 2017 году Рамаз Сагарадзе по закону стал единственным владельцем «Geo-M-Tex».

Несмотря на то, что фабрика официально принадлежит ему, работники «Geo-M-Tex» по-прежнему всё время называли её «фабрикой Морчиладзе». Многие из них считают, что Морчиладзе — настоящий владелец, а Сагарадзе действует как посредник, только плохо скрывает это.

Запертые двери

Мы работали с 9 утра до 6 вечера с тремя перерывами: 10 минут в 11 утра, 40 минут в 1 час дня и 10 минут в 4 вечера.

Я заметила, что охранники всегда появлялись в местах отдыха за несколько минут до конца перерыва, чтобы сообщить всем, что перерыв закончился. Технически это было не так, но, как нам объяснили, путь обратно в цех занимает две-три минуты.

Вот почему во время 10-минутного перерыва никто не мог расслабиться или даже спокойно выкурить сигарету, — даже если мы их не видели, мы постоянно чувствовали, что охранники там стоят, прямо у нас за спиной.

Главная дверь фабрики большую часть дня была закрыта, и открывалась только во время 40-минутного перерыва на обед. В короткие перерывы мы не могли покидать территорию фабрики, и нам разрешалось курить только в небольшом помещении во внутреннем дворе.

Обедать мы ходили на кухню. Но кухней это называлось, по крайней мере для нас, просто для красного словца — нам не разрешали там готовить.

Все женщины приходили с собственной едой и ели из пластиковых контейнеров.

В туалете две трети кабинок были заколочены и не открывались, а в остальных не было туалетной бумаги; все должны были приносить свою собственную.

Марина Блакунова

Спустя пять месяцев после основания «Geo-M-Tex» управление предприятием перешло к новой компании — «Eurotex Ltd», которой руководит Марина Блакунова.

Марина Блакунова, лицо без гражданства, родилась в Латвии и является представительницей компании «Egeria Group». Её дочь Вероника также вошла в руководство, а потом создала собственную линию одежды «Movi», которая в настоящее время производится в «Eurotex».

Компания «Egeria Group», официально зарегистрированная как «Egeria Limited», является обществом с ограниченной ответственностью и базируется на Кипре. Она выступает посредником между фабрикой и брендами, снабжая фабрику тканями и техническими характеристиками для различных моделей.

За время управления фабрикой, компания «Eurotex» заключила сделки с брендами одежды «Equiline», «Dainese», «Uvex» и «Moncler».

Из них «Moncler» — самый престижный бренд, его зимние пуховики стоят от 252 до 4 587 долларов США. К лету 2019 года вся одежда «Moncler», сделанная в Грузии, была произведена под руководством Блакуновой. Некоторые производственные процессы были переданы субподрядчикам, различным фабрикам в Кутаиси и Рустави, а «Geo-M-Tex» в Тбилиси был основным центром производства и распределения.

«Береги пальцы»

В первый день моей работы произошли два важных события.

Утром женщина в моей рабочей зоне закричала, потом упала и стала биться в конвульсиях. У неё случился приступ эпилепсии.

После того, как её унесли, все присутствующие рабочие начали говорить о том, сколько стресса на этой работе, и что никто не защищён от подобных вещей.

Через какое-то время в цех спустилась Марина Блакунова, директор фабрики, и стала кричать на всех и требовать, чтобы «кто бы ни был ответственным за это», сделал шаг вперёд. Она сказала, что швеи обращаются друг с другом, как звери, и они за это в ответе, а не она.

Сделав нам выговор, Марина ушла, и вместо неё пришла её дочь, Вероника. Некоторое время спустя представитель компании из Италии — мы подозревали, что из «Moncler», но не могли узнать наверняка, — присоединился к Веронике, и они пробыли с нами в цеху до конца дня.

Кажется, итальянцу было всё равно, что в помещении нет воздуха, и он просто болтал с Вероникой. Но если кто-то из работающих там женщин говорил слишком громко, или, что ещё хуже, смеялся, то Вероника кричала на них прямо при итальянском госте, что ей за них стыдно.

Во второй половине дня мы узнали, что партию брюк вернули обратно из Германии. Она оказалась бракованной. Брюки были изготовлены субподрядчиком «Eurotex» в Ткибули, но окончательный контроль качества осуществляли здесь, в «Eurotex», старшие контролёры и сама Марина. Тем не менее, она была возмущена. Она нас отругала и сказала, что мы «всегда будем платить за наши ошибки».

У моих сотрудниц вытянулись лица, когда они узнали, что им придётся остаться до 8 вечера и исправлять бракованную продукцию. Ещё два часа работы. А в итоге они остались ещё дольше.

За весь день начальница отдела кадров только один раз зашла, чтобы посмотреть, как я работаю, и даже тогда наш «разговор», если это можно так назвать, длился несколько секунд. Она прошла мимо меня, и, прежде чем я успела что-то сказать, она бросила: «береги пальцы» и ушла.

Я спросила старшего технолога, заплатят ли мне за первый день, и она ответила, что это «решит бухгалтер». Позже я узнала, что мне заплатят «ставку ученика», которая, как мне сказали, «будет меньше, чем у других», но так и не ответили, сколько именно.

В конце дня, когда я выходила с завода, охрана проверила мою сумку, чтобы удостовериться, что я ничего не украла. Не то, чтобы кражи были редкостью. Как оказалось, для одного из сотрудников фабрики это было в порядке вещей.

Рассказ Мадоны

Мадона Тархнишвили начала работать помощницей заведующей складом, но её повысили после того, как заведующая складом была уволена, якобы, за «кражу нескольких мешков с перьями».

Мадона не хотела эту должность.

«На этом месте я чувствовала себя небезопасно, так как всё, что на самом деле творится на этой фабрике, происходит на глазах у работников склада».

Действительно, Мадона своими глазами видела, что директор фабрики Марина Блакунова ведёт нечестную игру.

«В каждый пуховик «Moncler» вшит электронный чип, который делает его уникальным, — вспоминает она. — Но иногда на склад привозили материала больше, чем чипов. Его отправляли, как обычно, в раскройный цех и, например, вместо деталей для 100 пуховиков, у них выходило деталей для 120 пуховиков».

«Хитрость в том, что из них получается отличный пуховик «Moncler». Эти пуховики «Moncler», без оригинального чипа, Марина раздаривала своему ближайшему окружению или работникам администрации. Некоторые люди видели эти пуховики и на рынке Лило [в Тбилиси]».

У Блакуновой был контракт с фабрикой в Рустави: склад «Eurotex» отправлял им материал, а они присылали назад готовые пуховики. Мадона всегда отправляла нужное количество деталей для каждого заказа, поэтому заведующий складом в Рустави Нугзар Кахидзе обычно не пересчитывал, что к ним поступало.

«Он доверял мне. У нас были хорошие рабочие отношения, и Марина заметила это. Однажды, когда мы получили дорогой мех, она пришла на склад и, прежде чем я успела что-либо сказать, взяла пару кусков из коробки, не порвав защитную ленту [которой коробка была запечатана].

«Этот человек доверяет тебе, он не проверит», — вспоминает Мадона слова Марины.

Мадона той ночью не смогла заснуть. В итоге она позвонила Нугзару. На следующий день он пересчитал всё на месте, а когда обнаружил недостачу, потребовал объяснения у Блакуновой. Та, в свою очередь, свалила всё на Мадону, сказав, что это её ошибка.

«С тех пор, — сказала Мадона, — она постоянно пыталась подстроить мне что-то [плохое]».

Между тем Мадона продолжала замечать подозрительные действия со стороны руководства. Например, на работу нанимали людей, которых никто никогда не видел. Когда Мадону повысили в должности, никто не пришёл ей на смену в качестве помощника завскладом.

«В то время моя зарплата составляла 450 лари (160 долларов США), но никто не пришёл её получать, — сказала она мне. —  Дочь [начальницы отдела кадров] Нино Элошвили тоже занимала какую-то должность. Как и мать бухгалтера, но никто никогда не видел их на фабрике».

В какой-то момент Марина уволила уборщиц и распорядилась, чтобы все сами убирали за собой. Мадона не могла не задаться вопросом, куда тратятся эти деньги.

«Марине не нужны честные работники. Никто из тех, кто стал интересоваться, [как тратятся деньги], не оставался на фабрике надолго».

У Мадоны была фиксированная зарплата в 700 лари (300 долларов США), но ей ни разу не выплатили её полностью. Марина всегда находила повод, чтобы урезать её зарплату.

«Однажды она попросила меня помочь в раскройном цеху, но я не могла там работать — [там] нужно часто наклоняться, и у меня заболела спина.  Она вычла из моей зарплаты 150 лари (65 долларов США) за то, что даже не было моей работой», — вспоминает Мадона.

«В последний месяц они положили мне на стол банкноту в 5 лари и говорят: это твой заработок за этот месяц. Ты сделала слишком много ошибок, чтобы получить больше».

Из-за слишком низкой зарплаты Мадона в итоге взяла кредит. «Я не могла признаться в этом своему мужу, — сказала она. — Моя семья почти развалилась из-за этой работы».

Она рассказала мне, что хуже всего было от стресса на работе и оскорблений.

«Я не могла выносить, когда она [Блакунова] начинала кричать без причины. Я ушла после того, как она швырнула мне в лицо пачку застёжек-молний и обозвала меня сукой».

После своего ухода с фабрики Мадона продолжала дружить с некоторыми её работницами. Позже она узнала, что начальница отдела кадров сказала её коллегам, что её уволили за воровство, «как и человека, который работал на этом месте до меня».

День второй 

На второй день работы я узнала, что вчера мои коллеги остались работать на фабрике до 9 вечера. Это 12-часовая смена. Я пыталась выяснить, получат ли они оплату за сверхурочные часы и вообще, платят ли им за эти лишние часы, но, похоже, никто этого не знал, — даже сами женщины.

Как правило, кого бы я ни спрашивала о зарплатах, я получала всегда один и тот же ответ: «Посмотрим, как пройдет этот месяц».

По правилам, швеи делились на три категории в соответствии с их способностями, и каждой категории ежемесячно выплачивалась минимальная фиксированная сумма. Однако окончательный заработок всё равно зависел от выполненной нормы, поэтому большинство работниц не знали, сколько они получат в конце месяца.

Русико (имя изменено) за пятьдесят, она высокая, с короткими волосами. Она бывшая учительница, у неё сухой саркастический юмор. Мы работали за соседними столами, и она рассказала мне о себе.

Она увидела вакансию на сайте Jobs.ge с обещанием зарплаты 600 лари (200 долларов США) в месяц, бесплатного питания и медицинской страховки. Всё это оказалось неправдой. Не было ни еды, ни страховки, а самое большее, что Русико получила за месяц, было 400 лари (140 долларов США).

Большинство сотрудниц «Geo-M-Tex» работают на фабрике менее полугода. Все женщины говорили мне, что пытаются терпеть эту работу только пока не найдут что-то получше, — они посоветовали мне сделать то же самое. Но, к счастью для меня, сказали они, я скоро уйду в отпуск.

Именно тогда я узнала, что с 24 августа все уходят в «отпуск» на месяц, хотят они этого или нет. Только те, кто проработал там несколько лет, получат зарплату за этот месяц; большинство же не получит ни одного лари.

Будучи новенькой, я пыталась выяснить, какой будет моя зарплата. Прежде всего, я не училась шить, как мне обещали, но уже выполняла работу кого-то, кто ушёл до меня, чтобы мы выполняли норму. Поскольку моя работа требовала наименьшей квалификации, я не могла надеяться, что заработаю больше 550 лари (190 долларов США) в месяц, даже если стану перевыполнять норму.

У Русико тоже не было никакого опыта, когда она устроилась в «Geo-M-Tex». Его не было у большинства женщин, с которыми я разговаривала. Но требования к работе были очень высокие: ожидается, что работницы будут быстро изготовлять дорогую фирменную одежду без ошибок и в огромных количествах.

Кажется, скорость там была на первом месте, — я работала всего лишь второй день, но меня все подгоняли.

«Рабочие всегда платят за свои ошибки»

Каждая пара брюк, изготовленных в «Eurotex», означает определённую сумму денег для рабочих, которые их изготовили, — обычно одна пара приносит каждой несколько тетри.

Система примерно такая: за одну пару джинсов рабочим платят определённую сумму, эта сумма умножается на количество произведённых джинсов, а затем делится на число различных действий при изготовлении (например, пришивание карманов, поясов, застёжек-молний) и на число работников, выполняющих каждое действие, — за некоторые действия платят больше, чем за другие.

Швеи отмечают, какие действия они выполняли, и сколько заготовок они произвели.

Единственным исключением было, похоже, крепление заклёпок, — я всё спрашивала, но никак не могла понять, как рассчитывают мою зарплату.

Производственный брак, казалось, был постоянной проблемой, но руководство не хотело её решать. Вместо того, чтобы позволить нам не торопиться, они постоянно заставляли нас работать ещё быстрее. Они ставили нереалистичные цели неопытным сотрудницам.

При таких обстоятельствах производственный брак был неизбежен, а руководство неизбежно вымещало свою злость за этот брак на рабочих.

Работники на руководящих должностях, такие, как технологи, начальники смены и контролёры качества, понимали это, а ещё то, что ответственность обычно ложится не на них, а на подчинённых.

Иногда, когда я замечала недостатки и показывала их технологу, она говорила мне, что всё в порядке, и что мы не должны возвращать их швеям для исправления. В тот день я изготовила много бракованных брюк, потому что так устала, что еле могла сидеть, а контролёры это видели, но закрывали глаза.

Лучше пропустить некоторые недостатки, чем не выполнить норму, — так они считали.

Но время от времени головы всё-таки летят, и кого-то из начальников увольняют или заставляют платить за ошибки рабочих. В конце концов неважно, кто за это заплатит, если это не Блакунова или высшее руководство.

«Осторожно» 

На перекуре я подружилась с новой девочкой, которая работала на пошиве пуховиков этажом выше. Она сказала, что там ситуация такая же плохая, как и в нашей части фабрики. Слишком жарко, и рабочие всё время ссорятся. Она устроилась сюда только потому, что четыре месяца не могла найти работу.

Когда я с ней познакомилась, всё, о чём она могла мечтать — это неоплачиваемый отпуск. Большинство рабочих мечтали о нём, я слышала, как они говорили: «Да хрен с ними уже, с деньгами, просто дайте мне немного отдохнуть».

К 4 часам дня рабочие уже еле разговаривали друг с другом, ни у кого не было на это сил. Я не раз слышала, как женщины называли фабрику «дурдомом».

Маико, которая работала рядом со мной, сказала, что в свой первый месяц на работе плакала каждый день. «Но не волнуйся, — сказала она мне. — Ты к этому привыкнешь».

Женщины, как нечто обыденное, рассказывали, как, придя домой, падают замертво на диван. Я испытывала то же самое. Но мне было легче. В отличие от меня, у большинства этих женщин есть семьи, и после работы им приходится ещё и тянуть вторую смену работы по дому.

К полудню у меня началась аллергическая реакция на что-то в воздухе. У меня на лице появилась зудящая сыпь, и я сказала об этом другим женщинам. Они сказали, что у них такие симптомы постоянно.

По идее, уборщица должна приходить раз в день утром и пылесосить, но когда я видела её, она едва подмела пол. К трём часам дня я стала терять концентрацию, и пару раз прищемила прессом край пальца.

«Осторожно», — говорили мне другие женщины.

Русико посоветовала мне сделать вид, что мне нужно в туалет, просто чтобы немного передохнуть. Она сказала, что делает так постоянно.

Пока мы работали, она тоже получила травму, случайно порезав палец портными ножницами. Когда другая сотрудница принесла аптечку, оказалось, что в ней нет ни одного пластыря.

К концу дня начальница отдела кадров Нино Элошвили пришла и сказала, что маршрутка в Рустави опаздывает, и что те, кто живёт в Рустави, уедут в 7 часов.

Администрация контролировала даже график маршруток. Мы были почти полностью под их контролем. Но потом я узнала такое, в сравнении с чем то, что я видела собственными глазами, показалось мне пустяками.

Рассказ Лелы

Лела Мигенеишвили, 36 лет, работала начальницей раскройного цеха в 2016 году, и, по её словам, раньше Марина звала её своим «солнышком». Так было до того воскресенья, когда сотрудницы её цеха не вышли на работу.

Работницы с трудом справлялись с огромным количеством работы, которое им приходилось выполнять каждый день, и Лела брала работу на дом или звонила своим подчинённым и умоляла их работать допоздна или по воскресеньям. Рабочим не платили за эти лишние дни и часы. Лела сказала мне, что они делали это только потому, что иначе начальство будет орать.

Тем не менее, Лела была предана своей работе, и до того воскресенья Марина всегда относилась к ней хорошо. Но в тот день был не просто выходной, но ещё и Гиоргоба, грузинский праздник в честь святого Гиоргия. У Лелы не хватило духу попросить своих сотрудниц выйти на работу.

На следующий день начальница смены раскройного цеха доложила о её поступке Блакуновой.

Возмущённая Марина пришла и стала ругать Лелу перед её подчинёнными.

«Она кричала и стучала линейкой по моему столу». Лела надеялась, что это будет однодневное недоразумение, но не тут-то было. «Я всегда стремилась заслужить её одобрение, но она не ценила это».

Затем прислали новый и очень сложный чертёж выкройки, в котором Лела не смогла быстро разобраться. Она боялась обратиться к Марине за помощью, опасаясь, что та опять станет её оскорблять.

В результате цех не выполнил норму.

В отчаянии Лела попросила выделить ей нескольких работниц для помощи в цеху, но Блакунова отказала. Когда один из раскройщиков уволился из-за стресса, Марина обвинила в этом Лелу. Она сказала, что Лела сговорилась с тем сотрудником, чтобы подвести её и фабрику в целом.

Лела вспоминала, как начальница угрожала ей, говоря: «Ты меня ещё не знаешь. Я разрушу твою жизнь, и ты будешь умолять меня остановиться».

Лела сказала, что в тот момент почувствовала, что теряет сознание. На ватных ногах она вышла из кабинета Блакуновой и направилась к фабричному врачу. Через несколько секунд после того, как Лела вошла в кабинет врача, Блакунова с криком распахнула дверь и попыталась запереться с Лелой в кабинете.

«Она совершенно потеряла человеческий облик. Я понятия не имею, что она хотела сделать со мной в этой комнате». После недолгой борьбы Леле удалось выбежать из комнаты, и она прибежала в цех.

Лела смела со своего рабочего стола выкройки, ручки и карандаши и, рыдая, рухнула на него. Испуганные сотрудницы пытались отнять её руки от лица, но её мышцы накрепко свело. Когда им наконец это удалось, её лицо посинело.

Блакунова приказала вышвырнуть Лелу на улицу под холодный дождь.

Лелу уволили накануне дня рождения её сына.

Из-за Лелы работницам раскройного цеха не выплатили зарплату за тот месяц. Но после того, как они возмутились, всем заплатили, кроме неё. Получив зарплату, работницы собрали подписи под заявлением, в котором говорилось, что она была плохой руководительницей и заслуживала увольнения.

Одна из работниц её цеха даже написала руководству благодарственное письмо.

Нарушенные обещания

Лела была далеко не единственным человеком на фабрике, попавшем под каток ярости Марины Блакуновой и других руководителей «Eurotex». Тогда же, когда уволили Лелу, в 2016 году, почти три десятка рабочих, в том числе Лела, обратились в Конфедерацию профсоюзов Грузии (GTUC) за помощью в получении невыплаченной заработной платы.

Этот процесс в GTUC возглавил Гиорги Диасамидзе. Он рассказал мне о своём первом серьёзном взаимодействии с директором фабрики Блакуновой.

«Она сказала мне, что мы [грузины] должны быть благодарны за то, что она дала этим людям работу», — сказал он. Он предупредил Марину, что профсоюзы, минуя её, обратятся с официальным письмом напрямую к руководству «Moncler», основного заказчика «Eurotex», на что Марина рассмеялась. «Она сказала, что Ольга Маркова из «Moncler» — её подруга, и мы ничего не добьёмся».

Лела сказала, что представители «Moncler» часто приезжали из Италии. Рабочим было запрещено разговаривать с ними. Была одна швея, которая прекрасно знала итальянский и разговаривала с итальянцами. Её уволили безо всякой на то причины.

Эти посетители часто видели, как Блакунова орёт на рабочих, но ничего не говорили.

После того, как ими занялась GTUC, фирма провела некоторый мониторинг.

«Рабочих приглашали для опроса в кабинет с представителями [компании], но на выходе их встречало начальство», — сказал Гиорги Диасамидзе.

Но требование компенсации, вместе с другими требованиями, было выполнено только после того, как видео, на которых Марина Блакунова кричит на подчинённых и не даёт им покинуть фабрику, появились в интернете.

Лела получила всю свою невыплаченную заработную плату, но другим работницам выплатили лишь часть.

Тем не менее победа дорого обошлась Леле. Она сказала, что через несколько дней после того, как она получила свою невыплаченную зарплату, её мужу позвонили какие-то люди и сказали, что Лела, якобы, имела связи с многочисленными коллегами в своей личной комнате, где она работала (на самом деле у неё не было своей личной комнаты).

Муж Лелы ушёл от неё и их двоих детей.

Несмотря на то, что сейчас Лела восстановилась, нашла новую работу и живет с новым партнёром, она вспоминает работу в «Geo-M-Tex» как самый травмирующий опыт в своей жизни.

«Даже спустя несколько месяцев после того, как меня выгнали, я не могла без слёз ходить мимо поворота на фабрику».

День третий 

Утром моего третьего дня Нино Элошвили громко заявила, что тем, кто хочет остаться сегодня подольше, можно остаться на работе. Это прозвучало так, как будто вчера и позавчера люди тоже остались по собственной воле. Когда она вышла из комнаты, рабочие обменялись комментариями о том, что всё здесь «сплошная ложь».

Перед тем, как выйти из комнаты, Нино сказала, что принесёт мне на подпись документы по безопасности. Она так и не вернулась, но я спросила у других женщин, что это за документы, и мне сказали, что они все подписали бумагу о том, что берут на себя полную ответственность за любые травмы. А если они сломают что-то из техники, они обязуются заплатить за это.

Но чтобы сломать эту технику, не нужно было ни ошибаться, ни неправильно обращаться с ней. Достаточно было пыли и регулярного износа. Ремонтники то и дело что-то чинили в цехах, и машины выглядели такими же изнурёнными, как и рабочие.

В этот день они также почистили кондиционер. Количества пыли, которое из него выгребли, хватило бы на целую пустыню. То же самое и с пылесосом: он либо не работает, потому что забит пылью, либо работает еле-еле и очень слабо всасывает пыль. Что бы ни случилось, пыль, как и начальство, всегда побеждает.

Моей целью в тот день было попытаться понять, как распределяются зарплаты. Я поговорила с главным технологом, которая объяснила мне, что максимальная фиксированная зарплата работников трёх категорий составляет: 300 лари (100 долларов США) у первой категории, 400 лари (140 долларов США) у второй категории и 550 лари (190 долларов США) — у третьей.

Но, несмотря на кажущуюся простоту системы, сколько вам в итоге заплатят — неясно. Это зависит от производительности работников в вашем отделе и от того, насколько вы приблизились к выполнению плана, который, как сказала мне одна из технологов, «далёк от нормы».

То, что в большинстве мест называется «перевыполнением плана», здесь считается нормой. Она также сказала мне, что, пока я всё ещё «учусь», трудно сказать, какой будет моя зарплата, и я увижу, сколько заработала, только в день получки.

«Так в чём смысл фиксированной зарплаты?» — спросила я. Но, как обычно, я так и не получила прямого ответа. Реальность такова, что никто не знает наверняка, как им повезёт в следующем месяце, и никто не задаёт вопросов. Люди, которые задают вопросы, не задерживаются здесь надолго.

Во время обеда я познакомилась с ещё одним контролёром из цеха этажом выше, и она сказала мне то же самое, добавив, что однажды она пропустила день по болезни, и это вычли у неё из зарплаты. Контролёры должны стоять весь день, поэтому у них часто болит спина, — иногда настолько сильно, что они не могут работать.

Работники «Geo-M-Tex» понимают, что с ними плохо обращаются, но они не знают, что с этим делать. При этом они не обвиняют правительство. Для них, похоже, фабрика — это отдельная страна.

«Это частная собственность, — говорит мне Русико. — Они творят здесь, что хотят, это их законы». Помню, когда она произносила эти слова, на ней был шарф. Его украшал логотип правящей партии Грузии «Грузинская мечта».

После трёх дней на фабрике я решила поговорить с начальницей отдела кадров и спросить, когда я наконец буду делать то, чему я пришла учиться. Я прождала под дверью её кабинета полчаса, но она так и не вышла. Я снова пошла к старшему технологу.

«Ну, это не скоро, — сказала она мне. — Сейчас у нас новая модель брюк, и больше некому крепить заклёпки».

Эпилог

После того, как я ушла с фабрики «Geo-M-Tex», я связалась с «Eurotex» и с брендами, чьи товары производились на фабрике.

Я спросила обо всех нарушениях, происходивших, когда я там работала, и об ужасных историях, которые мне довелось услышать.

Компания «Eurotex» отписала, что «у нас в организации никогда не было несправедливого или унизительного обращения. За три года нашей деятельности у нас никогда не было таких жалоб, в том числе судебных дел».

Немецкая фирма по производству одежды «Uvex», для которой шили защитные брюки в «Geo-M-Tex», сообщила мне, что они перенесли производство на эту фабрику для «испытаний» и «завершили сотрудничество к концу ноября 2019 года».

Люксовый бренд «Moncler» написал, что они «взяли на себя обязательства уважать и защищать права человека во всех сферах своей деятельности и в пределах сферы своего влияния. С этой целью мы регулярно проводим аудит наших поставщиков посредством сторонних проверок. Этот подход применяется единообразно во всех странах, в которых работает «Moncler»».

«К вашему сведению, — добавили они. — Даже если подобное имело место в прошлом, в настоящее время мы не работаем с поставщиком под названием «Eurotex»».

Фирма «Equiline» поблагодарила меня за информацию о том, что произошло на фабрике, но добавила, что они «всегда выполняли процедуры и проверки в соответствии с нашими корпоративными стандартами, и ничего не обнаружили».

Когда я написала в «Eurotex», Вероника Блакунова, дочь Марины Блакуновой, прислала нам документ, подготовленный юристами «Eurotex», в котором говорилось, что фирма «Eurotex» прекратила свою деятельность на неопределенный срок. Тогда я пошла проверить, что происходит на фабрике. Часть здания была снесена, однако другая часть фабрики осталась нетронутой и, что более важно, казалось, полностью функционировала. Я даже видела, как мои бывшие коллеги выходят на обеденный перерыв.

Это была вторая часть журналистского расследования о текстильной промышленности в Грузии, состоящего из нескольких частей. Материал подготовлен при поддержке регионального офиса Friedrich-Ebert-Stiftung (FES) на Южном Кавказе. Все высказанные мнения принадлежат автору и могут не отражать точку зрения FES.

Подпишитесь на наш Телеграм-канал и читайте подробные новости с Кавказа!