23 февраля 2018
Депортация чеченцев и ингушей в 1944 была не только насильственным выселением двух народов. Она стала способом уничтожения культуры репрессированных.
В феврале-марте 1944 года в Грозном и других поселениях бывшей Чечено-Ингушской АССР горели костры из книг на чеченском и ингушском языках. Тех, кто читал эти книги — полмиллиона чеченцев и ингушей — депортировали в Казахстан и Среднюю Азию. Операция «Чечевица» началась перед рассветом 23 февраля 1944 года. В считанные дни на восток отправились переполненные людьми сотни вагонов для перевозки скота.
В местах спецпоселения в Казахстане и Средней Азии чеченские и ингушские дети не обучались родному языку, они учились в казахских и русских школах. С 1944 по 1955 год не издавались книги, газеты и журналы, не готовились радиопередачи на чеченском и ингушском языках. Не существовало ни одного национального учреждения культуры. Было ограничено поступление в средние и высшие учебные заведения.
С. Х. Яндарова, старший преподаватель Чеченского госуниверситета, в своей работе «Чеченцы и ингуши: образование, культура в условиях спецпоселения» пишет: «В первые годы депортации большая часть детей не получала образования… В 1944 г. в Казахстане из 50 323 детей спецпоселенцев школьного возраста школу посещали 16 000, в Киргизии в 1945 г. из 21 015 детей в школу ходили 6 643. …В Казахстане в 1945/46 учебном году из 89 102 детей школьного возраста обучалось 22 020 чел. В Киргизии из учтенных в 1946 г. 21 240 детей школьного возраста школы посещали 4 560 чел.»
Борьба за право получать образование в условиях ссылки требовала особенного мужества.
Расстрел
В январе 2000 года в подвале полуразрушенного дома в Грозном был найден труп расстрелянного человека. В карманах обнаружили паспорт на имя Ахмеда Магомедовича Цебиева, 1935 года рождения.
Один из жильцов дома опознал Ахмеда Цебиева, объяснил, что тот с начала штурма Грозного федеральными силами перенес часть вещей из квартиры в подвал и жил в нем. Свидетель обратил внимание и на пропажу — из подвала вынесли компьютер Цебиева. Ахмед Цебиев родился в селе Махкеты, о н был физиком: кандидат технических наук, соавтор научного открытия, автор 23 изобретений в области радиоэлектроники, радиосвязи и более 50 научных работ. Его сын Руслан — журналист, погиб в Грозном в марте 1995 года.
Через несколько лет одна за другой увидели свет две книги заведующего кафедрой Чеченского госпединститута, кандидата педагогических наук Айнди Якубова о жизни и научной деятельности Ахмеда Цебиева, его имя присвоили грозненской школе. В поисках новых материалов о своем герое Айнди Якубов сделал запросы в архивы Казахстана и получил копии документов из личного дела спецпоселенца-чеченца Ахмеда Цебиева. Эти материалы — свидетельство отчаянной борьбы пораженного в правах 17-летнего парня за возможность получить образование.
«Вторичное выселение»
В личном деле юноши большинство документов составили письма в разные инстанции, написанные им в мае-сентябре 1952 года. В одном из них, отправленным 6 июня председателю Президиума Верховного Совета СССР, юный чеченец описал происходящее с ним и его семьей:
«Я, Цебиев Ахмед, 1935 года рождения, спецпереселенец, высланный из Кавказа в феврале 1944 года в Джамбульскую область Каз. ССР на постоянное место жительства. До выселения мои родители, вышедшие из бедной крестьянской семьи, работали в колхозе, а я учился в местной (чеченской) школе.
После выселения мой отец работал в артели на станции Чу Джамбульской области вплоть до настоящего времени (до середины мая 1952 года). Я же, спустя два года, в 1946 году поступил учиться (до этого я не имел возможности учиться) в четвертый класс русской железнодорожной СШ №32 ст. Чу, и в этой школе учился до настоящего времени. В нынешнем учебном году я учился в 9 классе, но не успел окончить… Нас, когда до экзаменов оставалось всего 5-6 дней, выслали вторично из ст. Чу в Сары-Суйский район, в один из его колхозов, неизвестно по какой причине. Во всем Сары-Суйском районе, даже в районном центре, нет полной средней школы — десятилетки, кроме казахской школы… Все мои старания, весь мой девятилетний ученический труд оказался бесполезным вследствие нашего вторичного выселения.
Следствием этого выселения явилось не только срыв моей учебы. Следствием стало лишение моего отца работы по его специальности, работы под силы ему. Он инвалид, болен туберкулезом… Однако и отцу, и мне, бывшему ученику, и моей матери, больной старухе – всем нам, кроме десятилетней сестры моей (ученицы), приходится, как членам колхоза, работать на колхозных полях под палящим солнцем с раннего утра до позднего вечера. Я боюсь, что мои слабые родители не перенесут этот непосильный труд, и что я скоро лишусь их…
После всего сказанного возникает вопрос: в чем мы провинились, какое преступление мы совершили? Возможно, кто-нибудь из жителей станции Чу провинился в чем-либо, а нам пришлось ответить за них… Если я или мои родители в чем-либо провинились, то мы готовы принять любое наказание. Но если же нет, то почему же мы должны страдать из-за кого-то, лишиться и работы, и школы, и дома, и крова, словом, лишиться самого необходимого в жизни?!
Кроме того, нам здесь, в колхозе, а также в районе (от представителей Сары-Суйского РО МГБ) нередко приходится слышать, что мы проданы колхозу, что за нас колхоз заплатил деньги и т.д. и т.п. Был ли Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР о том, чтобы нас вторично выслали, имеют ли местные органы МГБ основание говорить о таких вещах, как продажа людей в Советском Союзе? Имеем ли мы права на труд и на образование?»
На первой странице заявления отчетливо видны две штемпельные отметки о поступлении: первая — Президиума Верховного Совета СССР, вторая — 9 управления Министерства государственной безопасности СССР.
Письмо было криком отчаяния. До него в течение трех недель Ахмед обращался во все местные органы.
«Родителям отказать…»
Первое заявление Цебиев написал 16 мая на имя начальника Чуйского районного отдела МГБ:
«Я учился в железнодорожной средней школе станции Чу в 9 классе. Я выехал оттуда, не сдав экзамены. Мне необходимо сдать экзамены, а также, не теряя времени, в следующем учебном году окончить 10 класс. В связи с этим я прошу Вас переправить меня вместе с родителями в Таласский район, где имеется полная средняя школа десятилетка».
На заявлении — несколько отметок-резолюций. Первая — «Цебиеву лично будет дано разрешение на сдачу экзамена, а родителям отказать в просьбе». Последняя — «Отказано, т.к. он сам не желает, и желает, чтобы переводили с семьей в Чулак-Тау, поэтому он остался… осенью».
18 мая Ахмед Цебиев отправил письмо в областное управление МГБ с просьбой «как можно скорее перевести вместе с родителями в Чулак-Тау…» Ответом стала резолюция начальника УМГБ: «В переезде в Чулак-Тау отказать... »
«Ведомости и грамоты»
Юноша не терял надежду, что до кого-то достучится, кто-то услышит его крик о помощи. 5 июня он вновь обратился к начальнику областного управления МГБ, а причину объяснил так:
«…в связи с выселением не сдал экзаменов. Успеваемость моя за все время учебы была хорошая и отличная, о чем свидетельствуют мои ведомости и похвальные грамоты «За отличные успехи и примерное поведение». Я должен был быть уже в высшем учебном заведении, но в связи с первым выселением отстал в учебе, потеряв два года. Я очень беспокоюсь, чтобы то же самое не вышло и сейчас. Кроме того, я не имею возможности подготовиться к приближающимся экзаменам, так как мне, как члену колхоза, приходится работать на колхозных полях. Моя мать, больная старуха, не в состоянии выполнять колхозные работы. Отец, инвалид, больной туберкулезом, тоже не может выполнять работы, требующие физическую силу…»
Цебиев просил перевести его «вместе с родителями в Джамбул, если это возможно, или в Чулак-Тау, где имеется полная средняя школа — десятилетка и необходимые для учебы условия». Начальник УМГБ крупно, на всю страницу, карандашом вывел на заявлении свое решение: «Сообщите, что удовлетворить просьбу в части перевода всей семьи не можем. Что касается сдачи экзаменов — дайте указание РОМГБ выдать временное разрешение в пос. Чулак-Тау, по предъявлении справки об окончании 9 и переводе в 10 класс решим вопрос о представлении возможности дальнейшей учебы в одной из средних школ».
Говорят документы
На 12-страничном письме, написанном Ахмедом Цебиевым 19 июля в Совет Министров СССР, нет отметки о получении его этим органом, но стоит штамп: «Поступило в 9 управление МГБ СССР 20.08.1952 г., вх. №10715». Цебиев писал:
«…12 мая, в напряженный момент подготовки к переходным экзаменам, нам, спецпереселенцам станции Чу, объявили о том, что нас вторично выселяют на другое место жительства, в другие районы той же Джамбульской области… а за что, по какой причине – неизвестно… Вкратце скажу, как я настаивал на том, чтобы меня не лишали возможности для дальнейшей учебы, не отрывали от советской культуры и воспитания… я это предчувствовал, что, в действительности, и случилось.
С 12 по 15 мая я неоднократно обращался с просьбами, с заявлениями к начальнику УМГБ, чтобы меня вместе с моими старыми больными беспомощными родителями направили в такой участок, где имеется полная средняя школа-десятилетка, где я смог бы продолжить свое образование… Все эти три дни меня успокаивали и убеждали, что мои заявления рассмотрены и что нас направляют туда, где имеется школа-десятилетка.
По прибытию в г. Джамбул я опять напомнил начальнику УМГБ о своей просьбе и, получив положительный ответ, успокоился. Приехали в Ассар, где мы должны были перегрузиться с вагонов эшелона на грузовые автомашины, и откуда часть людей направлялась в Таласский район, часть — в Сары-Суйский район. (В Таласском районе, в поселке Чулак-Тау, имеется полная средняя школа на русском языке, в Сары-Суйском же — нет, даже в райцентре).
Здесь, в Ассаре, я просил, жаловался, чтобы меня с родителями направили в Таласский район… Несмотря на все эти просьбы, несмотря на плач моих родителей, нам велели перегрузить вещи на одну из машин Сары-Суйского района… После того, как наши вещи были погружены на машину, начальник УМГБ устно распорядился капитану Фефелову, который ехал с нами дальше, о том, чтобы нас по прибытию в центр Сары-Суйского района переправили в Таласский район, в поселок Чулак-Тау. Одновременно сказал мне, подозвав к себе, чтобы я не беспокоился, не тревожился, что нас быстро переправят в Таласский район.
Однако по какой-то таинственной причине… вместо того, чтобы переправить нас в Чулак-Тау, капитан Фефелов сейчас же по прибытию в райцентр передал наши карточки начальнику Сары-Суйского РО МГБ… На мою просьбу переправить меня в Чулак-Тау стоявший тут же с капитаном Фефеловым старший лейтенант, фамилии которого я, к сожалению, не запомнил, мне грозно ответил: «На какого … ты мне нужен, чтобы я с тобой стал возиться?» (Это — часть его фразы, которая мне запомнилась дословно, пропущены и вообще не приведены мною нецензурные слова).
Тот же старший лейтенант упрекнул меня в том, что я «научился говорить по-русски». Такие вещи, мне кажется, …. не допустимы в социалистическом обществе, где все люди равноправны, тем более не простительны людям, ведающим делами большой государственной важности… они, по-моему, обязаны помочь мне и подобным мне людям исправить свои ошибки, обязаны направить меня по правильному пути… Вместо всего этого, эти люди говорят мне, что я им не нужен, чтобы со мной возиться. Они (представители МГБ) говорят мне, что я продан колхозу, что за меня колхоз заплатил деньги, отрывают меня от советской школы, культуры и воспитания, не дают мне стать полезным …
…Мои родители, несмотря на то, что они больны, несмотря на неспособность к физическому труду, с первых же дней прибытия приступили к колхозной работе. 27 июня состояние здоровья моего отца ухудшилось, болезнь (туберкулез) усилилась вследствие условий, в которых он живет и работает. Его направили в райбольницу для лечения, и в случае, если не выздоровеет, направят в область… То же самое и с матерью. У нее — воспаление легких… Она лежит в постели и, возможно, ее сегодня-завтра не станет…
Таково мое незавидное положение…
…Да и в том случае, если мне дадут разрешение выехать в Чулак-Тау, я все-таки буквально не в состоянии окончить там среднюю школу при данных условиях, не имея стипендии, общежития, питания, одежды… По какой причине нас вторично выслали, учеников лишили возможности учиться, а родителей – возможности работать? Было ли постановление Совета Министров СССР или Указ Президиума Верховного Совета СССР по этому поводу?»
Настойчивость, с которой 17-летний чеченец отстаивал право на образование и сносные условия жизни, видно, сильно раздражали работников местных органов госбезопасности. Они продолжали оказывать давление на Ахмеда Цебиева. Его пытались обвинить в тунеядстве, направляли на обследования в больницу с тем, наверное, расчетом, что обнаружатся симптомы болезни, «подходящей» для несговорчивых, честных. Ожидания эти оказались напрасными, однако 3 августа надзиратель Сары-Суйского РО МГБ Сарсембиев порадовал коллег рапортом (орфография сохранена): «Доважу до вашего сведения о том, что 30 июля 1952 г. я передал спецпосленцу Цебиеву Магомеду о том, что он вызвал своего сына Цебиева Магомеда (так в рапорте – А.И.) ко мне, но Цебиев Магомед мое указание не выполнял, не сказал своего сына, о том что я вызваю по служебном делу. Поэтому хачу поставить на ваш извесность».
В тот же день отца и сына Цебиевых доставили в спецкомендатуру, взяли объяснения. Цебиев-старший подтвердил, что он получал указание от сотрудника РО МГБ, но забыл передать его слова сыну. Цебиев – младший написал, что ему «вовремя не передали». Тем не менее комендант постановил: Цебиева Ахмеда «за совершенный им проступок подвергнуть аресту в административном порядке сроком на пять суток».
Потом была сделана отметка: «Спецпоселенец Цебиев Ахмед отбыл срок ареста с 4.08 по 9.08.1952 г.»
Колхоз возражает
16 сентября 1952 года областное управление МГБ направило письмо в адрес начальников Сары-Суйского и Таласского райотделов: «В дополнение нашего №14/3-Ц-12 от 9 сентября 1952 года, перевод в сопровождении конвоя спецпоселенца Цебиева Ахмеда с отцом и матерью на постоянное жительство в пос. Чулак-Тау Таласского района разрешаем. Сдачу спецпоселенцев Цебиевых оформить актом и при получении о принятии личные дела на Цебиевых направьте почтой…».
На документе — две отметки-резолюции: «Справка о возражении колхоза»; «т. Акбердиев, прошу переговорить со мной. Выдачу разр. пока воздерж.»
«Резолюции» победили. Ахмеда перевели, а родителей и сестру оставили в колхозе.
В 1953 году в личное дело Ахмеда Цебиева вложили копию полученного им аттестата зрелости. 4 сентября 1954 года дело пополнилось справкой — свидетельством, что Цебиев оставался в поле зрения органов безопасности: «Спецпоселенец Цебиев Ахмед … состоит на учете спецпоселения в спецкомендатуре с. Байкадам Сары-Суйского района Джамбульской области. В 1953 году окончил среднюю школу в пос. Чулак-Тау, получил аттестат зрелости, был удостоен серебряной медали.
Осенью 1953 года Цебиев убыл продолжать свое образование в г. Алма-Ата, где был зачислен студентом 1-го курса мединститута им. В.М. Молотова. Окончив 1-й курс, оставил мединститут и поступил в Казахский госуниверситет, студент 1-го курса физико-математического факультета…»
В 1957 году после восстановления ЧИАССР семья Цебиевых переехала на родину. Ахмед перевелся в Ростовский госуниверситет. По окончании был направлен в НПО «Исток» в г. Фрязино. В 1983 году перебрался в Грозный.
Фактор особого отношения
В вышедшей в Москве в 2000 году монографии «Национально-языковая политика и развитие чеченско-русского двуязычия» доктор филологических наук Муса Овхадов констатирует:
По данным на 1957 год — год восстановления Чечено-Ингушской АССР, по численности специалистов с высшим и средним специальным образованием (в расчете на 10 тысяч человек каждой национальности) чеченцы занимают последнее место с показателем 19,1 при среднем показателе по СССР 326,3, отставая в 17 раз! От других депортированных народов – балкарцев, калмыков, карачаевцев и ингушей — по указанному показателю на этот период (1957 год) чеченцы отставали в среднем в 4 раза.
Отставание уровня образования чеченского населения от других жителей не было преодолено и в самой Чечне. Так, в 1959 г. на 1000 человек чеченской национальности в возрасте 10 лет и старше приходился только один человек с высшим образованием, тогда как в среднем по республике 21. Зато 705 человек не имели даже начального образования, еще 185 человек только начальное. Лишение чеченцев и ингушей права на образование имело долгоиграющий эффект. И в 1989 году данные Всесоюзной переписи населения констатировали значительное отставание чеченцев по уровню высшего образования. В среднем по стране в этот период по всем национальностям на каждые 1000 человек в возрасте 15 лет и старше приходится 113 человек с высшим образованием, а у чеченцев только 45. Такая ситуация, по мнению ученого, создалась в силу действия фактора особого отношения к чеченцам в стране.
Российское общество старается не вспоминать о депортации и ее последствиях. Чеченцы и ингуши не могут о ней забыть и ищут пути преодоления последствий этой трагедии.
Над партнерским материалом работал Абдул Ицлаев. Впервые статья была опубликована в Open Democracy Russia 23 февраля 2018.
