В этой серии историй исследуется явление социальной травмы через личные истории армян и азербайджанцев — как проявляется эта травма и как способствует текущей динамике конфликта. В представленной истории ветеран боевых действий рассказывает, как селфи, социальные сети и пропаганда извратили ужасы Второй войны в Нагорном Карабахе.

Моя бабушка говорила, что где проливается кровь, туда долго не возвращается счастье. Конечно, я не понимала, что она имела в виду, и только уроки жизни привели меня к пониманию бабушкиных слов. Она говорила, что когда военная машина перестаёт громить, бомбить, стрелять — это не означает, что война уходит. Эхо этих звуков, энергия разрушения переносятся внутрь общества, людей.

Желанию счастья дистанцироваться от таких территорий, должно быть, существует много объяснений, однако при этом все они содержатся в одном ёмком словосочетании — общественная травма. Я сосредоточусь на одной, весьма важной её характеристике: послевоенные общества повально манипулируют и извращают пережитый опыт войны. Определённые группы присваивают и искажают его в соответствии со своими целями, тем самым изменяя общественную риторику и возможные подходы к решению конфликта, делая мирный процесс весьма затруднительным или даже невозможным. 

На днях я говорила с бывшим участником боевых действий из Еревана, который воевал на передовой во время 44-дневной войны. Он студент, фотограф, очень креативный человек. Был ранен, пролежал в госпитале три месяца, и когда выписался, то понял, что очень многие из тех, кто во время войны активно делали селфи и фотосессии в Карабахе, получили звания героев. 

У него самого нет ни единой фотографии с войны, как будто его там и не было. На фронте не разрешалось пользоваться мобильными телефонами. Все изображения войны, какие есть у него, застыли в его памяти — и если б он мог, то уже давно от них избавился. Они снова и снова всплывают, словно наяву, не давая ни заснуть, ни вернуться к беззаботной студенческой жизни, в состояние, когда он был полон планов и действий. 

Он не стремится к званию героя, более того, он не хочет, чтобы кто-то знал, что он воевал. Он просто хочет вернуть обратно свою прежнюю жизнь, которую у него отнял каток адской войны. Во время встречи он мило общался и улыбался, однако как он говорит, это лишь фасад, чтобы скрыть свою боль, скрыть то, что он уже другой человек, пока даже не знакомый самому себе. Он говорит, что часто сомневается, жив ли он на самом деле после всего испытанного и увиденного. 

Раньше ему казалось, он хорошо знал, что такое героизм, и понимал, как те, кого с почтением считают героями, стали таковыми. Сегодня он уже сомневается во многом. На передовой он видел, как молодые солдаты совершали поступки, ничуть не менее, а иногда и более, смелые, чем прославившиеся, известные всем герои Первой войны в Нагорном Карабахе. Однако этих парней никто в герои записывать не спешил. 

Он говорит, что несколько раз ему приходилось держать в руке гранату и думать, что настал момент покинуть этот мир. Но каждый раз в душе он очень надеялся, что, пусть без рук и без ног, однажды он сможет вернуться домой. 

Затем его контузило, и он полностью потерял слух. Тогда он подумал, что умер и находится на том свете, где возможна такая абсолютная тишина. Он мог видеть всё, что происходило в госпитале, но шок от испытанного и отсутствие слуха производили впечатление, что это и есть смерть. Будучи религиозным человеком, он предполагал, что это место, откуда отправляют в ад или в рай. Примирившись со своей совестью, он ожидал, что его отправят в рай. 

В рай его не отправили, но вернули в реальную жизнь, которая заключалась в том, что врач госпиталя изо всех сил орал ему в ухо, что он симулирует отсутствие слуха, чтобы его не отправили обратно на передовую. Родителям пришлось оплатить услуги частной клиники, где подтвердили диагноз и назначили лечение. Но больше всего он радовался не возможности вернуть слух, а тому, что была восстановлена его честь. Как отметил он, крик врача в ухо означал для него, что ему придётся покинуть Армению и больше никогда туда не возвращаться.  

Вернувшись в родной город, он лелеял надежду начать постепенно социализироваться. Встречаясь с людьми, он давал им понять, что не слышит и просил написать, протягивая готовую ручку и маленький блокнот. Однако некоторые лишь отворачивались. 

Сейчас слух вернулся, но ему кажется, что он потерял открытость к общению. 

Он говорит, что все в городе поговаривают о войне, обвиняют власть в предательстве и чуть ли не в сговоре с врагом. Увереннее всех о войне рассуждают и дают советы на будущее те, у кого больше селфи с фронта — они не видели настоящей войны и представления не имеют, на что она похожа и что на самом деле происходило на фронте.   

Он сам также считает, что нынешняя власть виновата. Но в другом. В том, что слишком поздно подписала соглашение о прекращении военных действий, наблюдая неимоверный перевес в военной силе и наличии современной военной техники и оборудования. Власти просто смотрели, как активно другая сторона установила контроль над районами, а общество и власть тем временем продолжали победоносную риторику. Если бы власти рассуждали более здраво и видели реальное положение дел, жизни многих парней были бы спасены. Многие из погибших ребят подорвали себя из чувства воинского долга, или чтобы не попасть в плен. 

Сегодня он не ищет помощи, хотя она, очевидно, ему нужна. Он не чувствует себя побеждённым — он сделал всё, что мог. Он думает, что сам справится при поддержке своей семьи и любимой девушки. Из внешнего мира он поддерживает связь только с теми, с кем был на передовой. Как он утверждает, только они знают правду о войне, и только они могут понять, что творится у него внутри. Он понимает, что они испытывают то же, что и он.

Когда они встречаются, они малословны. Садятся, заказывают пиво, долго молчат, смотрят друг на друга, обмениваются короткими шутками, хлопают друг друга по плечу, как бы убеждаясь, что они в реальности, и начинают громко и безудержно хохотать. Затем расходятся. И так каждый раз. Они смеются над собой, смеются над этим миром, полным иллюзий, тщеславия, безумия. 

Они все думают, что справятся со своей новой жизнью вместе, но очень тревожатся о своём обществе. Их волнует, что общественная интерпретация войны через любителей военных селфи, социальных сетей и политических игр может исказить всю недавнюю реальность до такой степени, что через какое-то время общество снова будет готово посылать подросших к этому времени мальчишек на бойню. На бойню, через которую они сами прошли и, возможно, даже ещё не полностью оттуда вернулись. 

Подобное использование военного опыта, искажение реальности через такого рода влияние на общественную риторику несёт в себе серьёзный риск сохранения конфликтного потенциала. А этот потенциал может быть использован как внутренними, так и внешними стейкхолдерами в нужный для них момент.

Эти материалы являются частью инициативы «Исцеления коллективной травмы», осуществляемой организацией Indie Peace и финансируемой Европейским союзом. Мнения, выраженные в этом материале, являются исключительной ответственностью организации Indie Peace и не обязательно отражают мнения Европейского союза. Упоминаемые в материале топонимы/географические названия представлены в том виде, в котором их использовали герои статьи.