Вслед за самоубийством 15-летнего Луки Сирадзе 11 декабря, произошедшего предположительно после угроз в его адрес со стороны сотрудников полиции, несколько человек выступили с аналогичными обвинениями против полиции. Одной из них является история 24-летнего Сашки Калмахелидзе, который после ареста за хранение МДМА в январе 2017 года заявил, что он также подвергся насилию и угрозам со стороны полиции.

Эта история была опубликована на Facebook-странице Сашки Калмахелидзе. OC Media перевели и опубликовали ее с разрешения автора.

«Написать или нет? Написать или нет? Написать или нет?»

«Вот уже два дня я не могу думать ни о ком и ни о чем, кроме этого мальчика. Возможно, потому что я думаю, что немного лучше понимаю, что он чувствовал, какое давление он испытывал, как они его ломали, как с ним обращались, что они заставляли его чувствовать».

«Это произошло 27 января 2017 года, после долгого перерыва мы с друзьями собирались пойти на мероприятие в одном из клубов. После нескольких попыток нам удалось достать немного МДМА, чтобы пойти в клуб, потанцевать, расслабиться, хотя бы ненадолго».

«На улице Долидзе мы вдвоем собирались заглянуть к другу. Я припарковал машину и вышел. Мой друг вошел в здание, а я вернулся за телефоном, который оставил в машине. Именно тогда, в долю секунды, прямо передо мной затормозила Skoda. Из нее выпрыгнули четверо парней, один засунул руку в карман куртки, где у меня был МДМА, и запихнул меня в машину».

«На меня настучали». 

«Прямо в машине на меня посыпались издевательства и насмешки».

«Четверо парней насмехались и издевались надо мной, и, что самое странное, они называли меня именем моего друга».

«Когда мы вошли в здание [полицейского участка], невысокий голубоглазый блондин, который впоследствии оказался их начальником, забрал у меня кошелек и, увидев, что я действительно Александр, сказал остальным: «Вы с ума сошли? Это не он»».

«Потом они что-то обсуждали некоторое время».

«После этого чуть позже меня отвели в маленькую комнату, где, как я понимаю, не было камер, и полицейские чувствовали себя намного свободнее, чтобы делать то, что хотели. Я не буду лгать и утверждать, что меня избивали. Но они так сильно меня травмировали, так сильно психологически давили на меня, что я честно предпочел бы, чтобы меня избили до потери сознания».

«Последний разговор, после которого все, кроме одного [полицейского], вышли из комнаты, звучал так: «Ты понимаешь, что ты нам не нужен, так? Просто делай то, что тебе говорят. Ты думаешь, что ты крутой парень?» — спросили они меня с насмешкой.

«Нет», — ответил я.

«Итак, пойми, что то, что мы тебе предлагаем, это не стукачество, а сотрудничество. Мы поймаем этого парня рано или поздно даже без тебя (кстати, они действительно вскоре после этого поймали его). Можно сказать, что ты порядочный парень, у тебя нет судимостей, так что теперь у тебя есть шанс спасти себя. Если ты сделаешь все, что мы тебе скажем, ты выйдешь сегодня. Зачем тебе портить свою жизнь?»

«Я сидел молча, стараясь не реагировать на ужаснейшие провокации и унижения, не отвечать ни на что. Конечно, я не собирался делать то, что они предлагали, и они стали мне угрожать, угрожать очень сильно».

«Затем этот невысокий голубоглазый блондин снова взял инициативу в свои руки: «Все, уходи, оставь меня наедине с этим парнем»».

«Мы сидели вдвоем, и этот парень попросил меня подойти ближе к нему. Я догадывался, что он задумал что-то плохое. «Подойди, не бойся», — говорит он мне».

«Я сел перед ним, и он внезапно достал из-за пояса пистолет, направил его на меня и, иронично улыбаясь, закрывая то один глаз, то другой, будто стараясь получше прицелиться, стал размахивать пистолетом перед моим лицом».

««Ты знаешь, что это? Это твой последний шанс выжить»».

«Ты не хочешь стучать на своего друга, и я не прошу тебя этого делать, но если ты вспомнишь кого-то, нелегально владеющего оружием, я выброшу твои жалкие крохи МДМА прямо в раковину и забуду, что я встречался с тобой. Но знай, что у тебя мало времени», — сказал он мне и начал вынимать патроны из барабана. Затем он положил их обратно. А затем снова вынул их, все время глядя на меня и улыбаясь».

«Это было ужасное чувство и ужасный момент. Я понятия не имел, что, черт возьми, я здесь делал, что мне делать с этими людьми, этим оружием, этим ухмыляющимся полицейским. Я тысячу раз закрывал глаза, но когда открывал их снова, я все еще был там».

«Они вытащили меня из комнаты и посадили снаружи».

«Все, мы отправляем тебя на тест на наркотики, но это последняя процедура», — сказал мне другой полицейский, который молчал во время моего допроса. Все звали его Кала». 

«Что за процедура?» — спросил я».

«Иди за мной», — сказал он».

«Они отвели меня в другую комнату, которая тоже была без камер».

««Раздевайся»».

«Я вспомнил видеозаписи пыток в тюрьме, злых полицейских, Бедукадзе, издевательства над заключенными и миллион ужасных вещей».

«Я не буду».

««Не бойся, это простая процедура, тебя скоро отпустят»».

«Там так сложно доверять кому-то. Я снял верхнюю одежду. Он осмотрел меня, затем проверил мою спину и сказал: «Теперь снимай все снизу». «Ой, да ну их к черту!» — подумал я и снял носки и брюки, оставшись лишь в нижнем белье».

««Давай, не стесняйся, это тоже»».

«Я стою совершенно голый в какой-то комнате без камер в полицейском отделении Сабуртало, и какой-то полицейский смотрит на меня с ухмылкой. Это ужасно унизительное чувство. Я собрал всю свою силу в кулак и впервые за ту ночь осмелился сказать ему с отвращением: «Ты долго собираешься смотреть на это?».

«Я ждал, что его это заденет и он ударит меня. Но он улыбнулся и сказал: «Если ты подтверждаешь, что не получил никаких травм во время своего пребывания здесь, подпиши здесь»».

««Я мог бы это подтвердить, не снимая одежды»».

««Это процедура»».

«Я начал одеваться».

«Мы вышли, и собирались идти на тест на наркотики, чтобы проверить мою мочу».

«В этот момент я вспомнил голливудские фильмы: «Разве я не имею права на один телефонный звонок?»».

«Они сказали «хорошо», и один из них предложил мне позвонить с его телефона. «Мы уже опечатали твой телефон»».

««Я не могу сказать вам номер, пока не посмотрю его у себя в телефоне», — сказал я».

«Они сказали «хорошо» и стали вытаскивать мой телефон из запечатанной упаковки».

««Подождите, разве вы не опечатали его? У вас нет права открывать пакет и вытаскивать телефон», - сказал я».

«Они громко засмеялись».

«Пока я ждал того, чтобы меня увезли из [полицейского] участка, [я услышал] крики, доносящиеся из комнаты без камер. Скорее всего, там кого-то избивали».

«Услышав голос, девушка, сидящая за компьютером рядом со мной, неловко улыбнулась мне».

««Ты всегда слышишь эти крики и ничего не делаешь?» — спросил я».

««Что мы можем сделать? Разве мы его избиваем?»»

«Меня вывели на улицу. Полицейский по имени Леван приготовил для меня наручники, но cван сказал ему не надевать их на меня. Леван сел на заднее сиденье рядом со мной и начал дружелюбно убеждать меня не отказываться мочиться и не заставлять их ждать 12 часов просто так».

«Посмотри, никто не ударял тебя. Никто из нас тебя не избивал. Мы хорошо к тебе относимся. Так что, давай, сейчас взамен просто помочись, когда мы приедем туда. Позже это сыграет тебе на руку в твоем деле, поверь мне»».

«А почему вы не избили меня?» — спросил я.

«Чувак, мы не всех избиваем. Мы избиваем только ублюдков, которые этого заслуживают».

«А кто решает, является ли кто-то ублюдком, который заслуживает того, чтобы его избили, или нет?» — спросил я.

«Леван, казалось, чувствовал себя непобедимым в тот момент, четко ответив: «Я!»».

«Меня отвезли в Ортачала».

«Мы зашли в центр тестирования на наркотики, где перед нами была ужасная картина. Парни, прикованные друг к другу, взбешенные и кричащие полицейские, окровавленные и избитые люди. Мне все больше и больше начинает казаться, что я нахожусь в каком-то непостижимом месте, к которому я явно не принадлежу, и что это не игра. После долгого разговора они решили отвезти меня из Ортачалы в Дигоми и заставили меня помочиться».

«В центре тестирования на наркотики в Дигоми было меньше людей, но нам все равно пришлось ждать. Там я встретил полицейского, в котором было собрано все — низкое, отвратительное, бесчеловечное и все негативное даже для них [полицейских]. Он был с каким-то парнем, которого привел, скорее всего, это был рабочий со стройки. Его брюки и обувь были испачканы краской. Полицейский сказал, что он уверен, что тот курил травку».

««Другие убежали, но я потащил его за шею, и теперь он утверждает, что у него задержка мочи. Но я все равно заставлю его помочиться», — сказал он с улыбкой полицейским, которые пришли со мной».

«Я долго сидел в зале ожидания. Наконец-то пришло мое время. Сван отвел меня в туалет и извинился: «Я должен следить за тобой, это правило»».

«Я помочился и отнес свою мочу в стаканчике к врачу, который сидел неподалеку с серьезным лицом. Врач с еще более серьезным лицом опустил в стакан медицинскую палочку».

««Чисто. Но все же виднеется линия марихуаны, хоть и смутно. Скорее всего, он курил около месяца назад или около того. Хорошо, мы все равно зарегистрируем это, и он предстанет перед административным судом и [будет оштрафован на] 500 лари , — с большой улыбкой объявил доктор». 

«Я вышел. Этот рабочий все еще сидел в этом кресле. Мне снова пришлось ждать в зале, и я слышал слово в слово: «Мочись давай! Или, знай, что рано или поздно тебе будет хуже. Забудь о  штрафе в 500 лари. Я посажу тебя в тюрьму, и это будет плохо. У тебя на пальце кольцо, у тебя есть жена, так? Кто будет ждать такого придурка, как ты? Один трахнет твою жену, другой даст ей в рот, а третий кончит ей на лицо, пока ты будешь пялиться на стены [в тюрьме]. Мочись, я сказал! Пока не поздно!»

«Ни слова в ответ. Этот рабочий продолжал спокойно сидеть и смотреть в пол».

«Тем временем полицейский сван завершил последние формальности, взял и повел меня к машине, и мы направились в Дигомский КПЗ. Мое сердце билось так сильно, что казалось, будто оно собирается выпрыгнуть из моей груди. Я уже забыл о себе, проигрывая в голове то, что услышал там».

«Они ничего не говорят. Затем Леван поворачивается ко мне и говорит: «Ты знаешь, как тебе повезло, что тебя поймала полиция Сабуртало? Если б это было в Варкетили, Самгори и где-то там еще, знаешь, что бы было с тобой?»»

««Что?» — спросил я.»

««Они бы выбивали из тебя всю дурь, пока бы ты не признался в преступлении должным образом. У нас к людям хорошо относятся»».

«Мы приехали в КПЗ. Вы знаете по фильмам, когда кого-то заставляют держать в руках какую-то фигню и стоять перед шкалой для измерения роста, и его при этом фотографируют. Это они сделали и со мной».

«Меня передали охраннику тюрьмы. Я просидел около 15 минут в камере. Тогда я понял, что вот-вот сломаюсь. Мой дух был сломлен. Находясь в окружении шакалов в [полицейском] участке, вы чувствуете, что готовы сражаться, активируется механизм самообороны. На вас нападают то с одной, то  с другой стороны, и вы готовы отбиваться. Но здесь вы наедине с собой, вас никто не волнует. Вы заключенный «Х» с «Х» граммами гречки на обед. Ешь или не ешь, черт с тобой».

«Затем охранник снова заглянул в камеру. «Калмахелидзе, к тебе адвокат»».

««У тебя большие проблемы», — говорит мне адвокат».

««Я слушаю», — отвечаю я».

««Значит так, это хреновое законодательство, нет никакой разницы между тяжелыми, легкими, клубными или не клубными наркотиками. По умолчанию ты крупный наркодиллер, никого в суде не будет волновать, что ты взял только для себя, чтобы пойти в клуб. По закону,  [все, что] выше 0 — даже если это 0,01 [грамма], — это большое количество, а больше 1 грамма — уже очень большое количество»».

««И?» — спросил я».

««И теперь твой MDMA находится в лаборатории. Если его меньше 1 грамма, тебе грозит от 5 до 8 лет, если больше — от 8 до 20 лет»».

«Я начал дрожать, 5 лет ... 8 лет ...»

«Хорошо, иди, дай мне подумать, и я приду завтра».

«Адвокат попрощался. Охранники забрали меня, полностью опустошенного, обратно в мою камеру».

«Вскоре в мою камеру привели нового парня. У него были слезы на глазах. Он сидел за столом рядом со мной. Я предложил ему немного лобиани и дурацкий лимонад, который мне прислали».

««Они подбросили их мне. Они подбросили их мне. Я клянусь могилой своей матери, они действительно подбросили их мне». Он повторял только эти слова».

««Что ты имеешь в виду, что они подбросили тебе?»,  — спросил другой парень».

««Они поймали меня с травкой. Они не могут посадить меня за это по новому закону, это просто административное [правонарушение], поэтому они обрызгали ее био [синтетической марихуаной]. Теперь это уголовное преступление, и меня посадят в тюрьму», — сказал он, рыдая, как ребенок».

«С каждым разговором я чувствовал себя все хуже. Поэтому я лег, пытаясь оставаться спокойным перед утренней встречей с адвокатом, отчаянно считая, сколько дней в 20 годах, сколько дней в 8 годах, сколько дней в 5 годах».

«Наступил следующий день, и меня снова вызвали на встречу с адвокатом».

«В руках у Малхаза [адвоката] было несколько бумаг, и он начал очень серьезно».

««Поздравляю. Пришли результаты лабораторных анализов, и у меня для тебя хорошие новости: твой MDMA составил 0,011 грамма, бедняга, поэтому тебе не грозит от 8 до 20 лет»».

««И?» — спросил я».

««И теперь тебя посадят на срок от 5 до 8 лет»».

««Ух ты, какую хорошую новость ты мне принес», — сказал я».

«В любом случае, в течение длительного времени ты будешь на испытательном сроке. Тебе также придется много заплатить. Что касается освобождения из-под стражи, я не могу тебе обещать этого, судья, возможно, даст тебе 2-3 года, но я сделаю все, что могу»».

«Когда я вернулся, в камере никого не было. Я был один. Время от встречи с Малхазом до начала суда было самыми долгими 24 часами в моей жизни. Я был на грани биполярного расстройства. Я долго лежал как парализованный, не в силах встать. В иной раз я ходил взад и вперед, не в силах остановиться».

«Наконец, наступило утро. За мной пришли менты и Малхаз. Малхаз начал: «Сделка такая — ты получишь 5 лет, но на испытательным сроке. Ты избежишь суда. Кроме этого, тебе придется заплатить 5000 [лари]»».

«Суд был чистой формальностью. Все — я, мои друзья, мой адвокат, полицейские, судья, — все знали, в каком абсурде мы участвовали. Но люди, прячущиеся в своих зонах комфорта, отказывались или были ленивыми, или боялись, или не хотели или не смели выйти из него, не смели взять на себя инициативу, чтобы что-то изменить».

«Сразу после около 20 официальных вопросов на «да или нет» я вышел, дыша воздухом, который, как мне казалось за день до этого, я не смог бы уже вдыхать».

«Это не было полной свободой. Следующий год я прошел через ад. Мне приходилось раз в неделю посещать сотрудника службы пробации, где скрывались полицейские, которые могли схватить людей на условном сроке и заставить их сдать анализ на мочу».

«Они забрали мои водительские права, запретили мне выезжать из страны. Я очень сильно изменился за это время. Я был в глубокой депрессии. Я постоянно находился в страхе, что кто-то набросится на меня и подбросит мне что-то, и никто мне не поверит».

«Я сидел дома, ушел с работы, расстался с девушкой, перестал ходить в университет. Я постоянно думал, что меня прослушивают, [за мной] следят. Я только посещал терапевтов, которые мало чем могли мне помочь».

«Я перебирал мысли о самоубийстве. Мне потребовалось очень много времени после того, как я столкнулся с этой системой, чтобы восстановить адекватное душевное состояние, в котором я сейчас нахожусь. Но каждый раз, когда я слышу новости о Демуре Стуруа, Луке Сирадзе и других жертвах системы, раны вновь открываются, и старые чувства начинают возвращаться».

«Из-за страха некоторых вещей, соображений некоторых людей и многих других фактов моя роль в «разоблачении» этой преступной системы никогда не была предана гласности».

«Я не знаю, подвергаю ли я себя сейчас опасности. Если какой-либо представитель системы решит отомстить мне после этой истории, ему это не удасться. Или, если он сделает это, вы будете знать причину».

«#FuckThisLife».