Женщины Кванхидатли, города в горах на юго-западе Дагестана, известны как люди, которые добывают соль. Женщины вспоминают, как собирали песок вручную и растворяли соль с начала XX века, но говорят, что сейчас традиция угасает.

Несколько женщин в темных одеждах обходят поля черного песка, рассыпанного по берегу реки. Песок комковатый, маленькие крупицы соли блестят на солнце. Женщины собирают его и несут к большому деревянному коробу. Когда весь песок будет собран, они зальют его водой из того же источника, она растворит соль, которая выйдет наружу. Соленый концентрат мутный, ему надо дать отстояться.

Бережно, чтоб не потревожить осадок, воду сливают в небольшие ведра и несут под навес. Здесь в углу находится каменный мангал, который они называют котлом. На каменных плитах лежит огромный противень, вмещающий пять ведер концентрата. Под ним разводят огонь и вываривают соль. Через три—четыре часа соль практически готова.

Сегодня работают четыре женщины, обычно их здесь пять. «Хадижат приболела», — говорит Рукият.

Она «замешивает» песок без перчаток, поблескивают золотые кольца. В горах не принято снимать кольца, даже если ты занимаешься черной работой. Золото не берегут, как не берегут и себя. Она надвинула на лоб платок — солнце слепит глаза.

На вопрос, почему им не помогают мужчины, она отвечает: «Сын приходит иногда, когда тяжелое надо делать: дрова приносит, рубит их здесь, соль в село уносит. У него своя работа, семья. Вон Хадижатке муж помогает, он каждый день с ней».

«Я бы не хотела, чтоб моя дочка сюда пришла»

До села два километра по узкой тропинке под палящим солнцем.

«Работаю пять месяцев: с мая по сентябрь, а все остальное время отдыхаю. Даже коровы нет, огород есть и все. Летом хорошо работа идет, но очень жарко, тяжело, когда соль варится. В мае и сентябре легче, если дождь [зимой] и роса [летом] сильная — все портится», — жалуется Батули.

«Я училась на отлично, но как только школу окончила, сразу замуж отдали, — вспоминает она. — А я учиться хотела. Отец не пустил. Пошла за тракториста замуж. 20 лет замужем была, сейчас одна».

«Я раньше и не думала, что на соль выйду. Мне жалко очень, что это дело забросили, но я бы не хотела, чтоб моя дочка сюда пришла, и она сама никогда не придет. Кушать нечего будет — не придет. Молодежь сюда не хочет! Даже не интересно им, слышать не хотят».

Рассказывает, что в этом сезоне они работали вместе с тетей и собрали больше 20 мешков. Будут делить поровну. За один мешок соли можно 9—10 тысяч рублей (130–150 долларов США) выручить.

В сезон засолки мяса в село приезжают оптовики, тогда можно крупную сумму на руки получить, а банками деньги не собираются.

«Один московский предприниматель заинтересовался нашей солью. Муж Хадижат с ним договаривается, что нашу соль в красивой упаковке будут в Москве продавать. Посмотрим, что получится», — говорит ее тетя Заграбика.

Соль земли

«Мы жили в достатке, мы не голодали никогда — соль нас выручала. Я тебе говорю, если ты встретишь кванхидатлинца, он гордый. Почему? Он не голодал. Забрали соль в горы, а осенью курдючных баранов пригоняли. Мы сушили эти курдюки, мы за них половину садов могли купить у соседей», — рассказывает Гаджимурад, муж одной из добытчиц соли.

В горах этим «мы никогда не голодали» может похвастается не всякое село. В неурожайный год ремесленники справлялись — их выручал промысел.

«Спрос [на соль] был такой, что не успевали варить. Покупатели оставались в селе по нескольку дней, дожидаясь своей очереди».

Прежде котлы стояли в каждом доме. Бурдюки с солевым концентратом на ослах и мулах привозили домой. Варили чаще по ночам, а днем мужчины ходили в лес за дровами, женщины «работали на земле».

После революции соль обесценилась, в магазинах она стоила копейки. Но тот, кто разбирался, не брал дешевую соль.

«Покупал нашу — она легкая. Если попробовать на язык, то у нашей соли есть кислинка, у государственной — горечь», — утверждает Гаджимурад.

В те годы кванхидатлинцы отправлялись продавать соль. Снаряжали обозы: впереди ехал всадник, за его лошадью несколько навьюченных мулов. Отправлялись в Грозный, Владикавказ, добирались до Грузии, Азербайджана.

Когда основали колхоз Мичурина, люди с неохотой втягивались: им было привычнее соль добывать, нежели вести хозяйство, да и прибыли никакой. В 35-м году открыли соледобывающую артель имени Байдукова. Люди вернулись к привычной, хотя и тяжелой работе.

«Проработала артель два года и закрылась. Почему? — спрашивает задумчиво Гаджимурад сам у себя. — Потому что весь лес вырубили. Был план — тонна соли в месяц. Чтоб его выполнить, нужно было много дров. А план попробуй не выполни!»

«Молодежь все побросала»

Когда аул переселяли в соседнюю Чечню после депортации чеченцев 1944 года, ему было два года. Он гладит лицо шершавой ладонью, старательно подбирает слова:

«Раз, объявили — и под чистую. Больной, ребенок, старик, немощный — без разницы, всех погнали пешком через Андийские горы. Соль жалко было бросать — испортится. Люди все же надеялись вернуться в свои дома, поручали ее кунакам из соседнего села Инхело».

Через два года высылки отца Гаджимурада, специалиста леспромхоза, вызвали назад. Через четыре года разрешили вернуться еще 30 лучшим сплавщикам леса с семьями.

«Об отце не было вестей. Мы даже не знали, что с ним. Уехал и все. Все остальные остались в Веденском районе [Чечни] вплоть до возвращения чеченцев [в 1957]. Охраняли военные строго, больше ни один человек не вернулся раньше положенного срока».

«Когда чеченцы стали возвращаться в свои дома, часть сельчан не вернулось в село, другие обосновались на низменности. В 70-м году через Кванхидатли проложили автодорогу, до того здесь ходила только арба».

«Молодежь все побросала, — вспоминает Хаджимурад. — Какая там соль? Ослов, мулов, все продавали, машины покупали, мотоциклы покупали. Короче, перестроились. Сейчас семейные наделы у соляных источников совсем пустуют, никто не хочет заниматься тяжелой работой. Мои дети не хотят и другие точно так же не хотят. В Астрахани, Ставрополе, Калмыкии берут землю в аренду, выращивает хороший урожай — зарабатывают в два раза больше. Зачем им эта соль?»

Гаджимурад рассказывает, что им предложили продавать соль через сеть фермерских магазинов. Надеется, что скоро запустят пробную партию соли под маркой «Кванхидатлинская».

«Людей нужно заинтересовать. Если спрос будет и увидят, что можно хорошие деньги получить, то сельчане вернутся «на соль».

«Буду работать «на соли» и тебе, мама, помогать»

Хадижат 78 лет. Она родилась в дороге во время насильственного переселения в Чечню. Повезло, вернулась раньше положенного срока — отца вызвали в леспромхоз.

Сколько себя помнит — добывала соль, другой профессии у нее никогда не было. Так же, как не было у матери, бабушки и у других женщин их рода. Пока она жила с родителями, ничего своего у нее не было: ни участка, ни соли, ни денег.

«Так положено, у всех так было, а в 25 лет замуж пошла, вот тогда стала работать на себя».

Когда девушка выходит замуж, родители выделяют ей часть из семейного надела у соляных источников.

«Мой участок был размером с этот ковер», — говорит она и показывает на небольшой ковер под ногами.

Солевой участок, как и другое недвижимое имущество, полученное от родителей, как в браке, так и при разводе, остается за женщиной. В прежние времена за небольшой участок у реки можно было выручить стоимость хорошего плодоносящего сада.

«Старшая дочь приезжала летом помогать. Обещала, что вернется насовсем, говорит, буду работать «на соли» и тебе, мама, помогать», — рассказывает Хадижат с надеждой в голосе.

Женщины на берегу говорят, что они сами не хотят, чтобы их дети шли не промысел.

«Не верь им, — резко говорит Гаджимурад. — Это они так говорят, им просто не удобно. Еще как хотят, да только они все равно не придут».

«На соль» вместе ходили»

Технология добычи соли не изменилась за века, ее можно восстановить, здесь важен опыт. Как уверяет Хадижат, стоит только забросить — и соли не будет. Вот только помощи нет никакой, сетует женщина.

«Мы уже много лет просим, чтоб к солевым источникам проложили дорогу, хотя бы грунтовую, чтобы мог мотороллер проехать».

«Никому это не надо, у главы [села] зарплата есть — он о нас не думает, — поддерживает ее муж Гаджимурад. — Если у человека душа не болит, он не будет делать ничего».

На вопрос о том, помогал ли ей муж раньше, Хадижат отвечает: «Сейчас отлично помогает, и раньше тоже, только он дома нечасто бывал».

«Свекровь у меня очень хорошая женщина была, с детьми все время помогала и «на соль» вместе ходили», — вспоминает Хадижат.

Помогать женщинам на промысле было в порядке вещей. Но чтобы среди женщин мужчина в одиночку соль добывал — никогда такого не было. Засмеют.

Замешивать песок на соленой воде, собирать его, складывать в ящики и поливать водой из источника — женская работа. Лес рубить, переправлять в село, готовить дрова, доставлять к источникам — мужская. Соль вываривали женщины, а мужчины возили соль на ослах или носили на плечах.

«Когда моя мать не поспевала, мой больной ревматизмом отец не спал ночами и варил соль, чтобы ей помочь», — рассказывает Гаджимурад.

Кванхидатли живет по старинке. Выходцы из села сохранили связь с родовым селом. Детей, как правило, на летние каникулы отправляют в горы к бабушкам и дедушкам. На религиозные праздники приезжают в село — здесь живут пожилые родственники, похоронены предки, стоит дом, построенный еще прадедом. Любые радостные или трагические события в своем селе требуют присутствия. Не явиться на свадьбу или похороны — выказать неуважение.

Село много веков жило благодаря соляному промыслу, их называют людьми, которые добывают соль, а не людьми,  которые возделывают сады и огороды.

Даже когда их дети говорят им, оставьте эту тяжелую работу, мы будем вас обеспечивать, они не соглашаются — не умеют жить иначе, так устроен их мир.

Над партнерским материалом работала Рита Ройтман. Впервые статья была опубликована на сайте Даптар 20 декабря 2018 года.