Хатиа Кардава, 28 лет. Женская ассоциация вынужденных переселенцев «Согласие»

Мне было три с половиной года, когда началась война. Я почти ничего не помню, но и задавать вопросы на эту тему не хочется, потому что больно. Со временем воспоминания размылись — сложно разобрать, что правда происходило со мной, а что осталось в памяти из фотографий и видеокадров.

[Read in Georgian — სტატია ქართულ ენაზე]

Я жила в Сухуми вместе с родителями. С мамой на тему войны мы не разговариваем. Иногда речь об этом заходит с бабушкой, когда ее навещаю. Если бы не было войны, все было бы иначе. Отец был бы жив.

Он работал в военной полиции. Когда началась война, ушел на фронт. Его ранили, но он не хотел оставлять своих друзей и вернулся.

Папе было 33 года, когда он умер. Я знаю, что он был исключительно добрым человеком. Все очень хорошо о нем отзываются и не только потому, что о мертвых не принято говорить плохо. Мне кажется у него был какой-то свет в душе.

После войны

На самолете мы с мамой и бабушкой прилетели в Тбилиси. Где-то год мы жили в общежитии в Рустави. Другая бабушка уехала в Самегрело. Когда нам приходилась тяжело, она присылала сельхоз продукты.

После войны многие уезжали в Москву, в том числе и некоторые наши родственники. Мои тети нас тоже туда забрали.

Это, наверное, последствия какой-то психологической травмы, когда мозг отбрасывает плохие воспоминания, потому что, когда знакомые беженцы из Абхазии, пишут, что прекрасно помнят длинные очереди за хлебом, я удивляюсь, потому что моя память все это стерла.

Когда мне было семь лет, мы вернулись в Тбилиси. Мне кажется, тогда квартиры были очень дешевые, и мы купили жилье на Мтацминда.

Я никогда не был требовательным ребенком. Все удивлялись, почему я никогда ничего не хочу. Но я не просила, когда не было возможности.

В отличии от других мне повезло, потому что попала в программу «Ассоциация дружбы Грузии и Италии», которая отправляла в Италию детей, чьи отцы погибли на войне. Там был совершенно другой мир. У меня было красочное детство, и я действительно не ощущала нищету беженцев.

Это был огромный контраст. Я ни в чем не нуждалась. На протяжении шести лет, я каждое лето ездила в Италию.

«Если бы могла, обязательно поехала»

У тети иногда получается туда возвращаться. Ее муж — этнический абхаз. Они едут навестить кладбище. У нас нет уже возможности даже дом свой увидеть. Хотя его больше и нет. Но если бы я могла, обязательно поехала.

Если бы не война, жизнь была бы иной. У меня была бы полноценная семья, отец был бы со мной. Для меня это большая потеря.

Учитывая все случившееся, я до сих пор не могу воспринимать абхазов как «их» и «нас». Не знаю почему. На войне всегда слишком много насилия. К сожалению, люди по обе стороны фронта становятся жестокими, но думаю, что это не носит систематический характер. Я не обижаюсь. Мы должны найти пути к мирному решению проблемы, люди должны предпринять больше усилий.

Я не держу зла на абхазов. Но и никакого ностальгического чувства по отношению к абхазской земле у меня нет. Наверное, потому что я практически ничего не помню. У моей бабушки остались плохие воспоминания о тех временах. Например, то, что им пришлось съесть оставшуюся в лесах кукурузу, когда они там застряли.

Конечно, Россия сыграла во всей этой истории немалую роль, но и мы допустили ошибки. И должны их признать. Тогда Грузия была очень молодым государством, без знаний и опыта. Мы попались на много крючков. Абхазы тоже виноваты, раз мы дошли до такой жизни — вероятно, это результат псевдонационализма или российской пропаганды.

Жаль, что все так получилось. Абхазия была прекрасным местом.

[Читайте голос из Абхазии: «Война забрала у меня все»]