25-летний грузинский еврей Витали Сафаров был убит в Тбилиси в сентябре 2018 года. Двое обвиняемых по этому делу были приговорены к 15 годам лишения свободы по обвинению в групповом убийстве, однако суд отклонил «мотивы ненависти» в данном деле, несмотря на показания свидетелей о том, что Сафаров был убит неонацистами из-за своего еврейского происхождения.

Семья погибшего обжаловала приговор, будучи уверенными в том, что Сафаров стал жертвой преступления на почве ненависти.

[Подробнее о деле Виталия Сафарова на OC Media: Тбилисский суд отклонил «мотивы ненависти» в убийстве Сафарова, приговорив двух заключенных к 15 годам тюрьмы]

Мать Сафарова, Марина Аланакян, говорит, что хочет знать причину убийства своего сына. Вот ее история.

«Никто не осмеливался сказать мне»

«Мам, я приду домой!» — это последнее, что сказал мне мой сын. Прошло уже 9 месяцев со дня его смерти, и я повторяю эту историю снова и снова. Я помню все до единой секунды.

Это было 29 сентября, когда Витали вернулся из командировки. Я не видела его 2 недели. В последний наш разговор он сказал мне, что идет встречаться с друзьями, и что вернется домой.

Я проснулась в 3 часа ночи и обнаружила, что его до сих пор нет дома. Обычно я всегда звоню ему, чтобы узнать, где он. Как мать, я чувствую себя спокойней, когда дети дома.

Я подумала, что, скорее всего, они оба дома, и решила не звонить им, чтобы не будить.

Я проснулась с опухшими глазами в 7 часов утра. Мне приснился ужасный сон, в котором было много людей, а Витали был под ними. Это было похоже на драку, но Витали и драка — несовместимые понятия. Я проснулась с мокрыми от слез глазами.

Моя дочь сказала мне, что Витали не вернулся домой. Она предположила, что он остался на работе, и предложила не звонить ему и не будить. Я не ожидала, что может произойти что-то плохое, но рассказала ей о своем плохом сне, чтобы перестать думать о нем.

Мы сидели во дворе с соседями, когда раздался телефонный звонок. Я будто ждала чего-то, поэтому спросила соседей, кто им звонил. Они сказали, что ничего серьезного, — мимо проезжала полиция, и полицейские спросили, не здесь ли живет Витали Сафаров, а также о том, «хороший он парень или плохой».

Я сразу же побежала к соседу, чтобы обо всем разузнать. Оказалось, что на улице Пушкина произошла драка. Единственный бар, который я знала там, был «Варшава», потому что Витали в него ходил. Мы поехали туда, но кто-то позвонил на полпути и сказал, что Виталию нанесли удары ножом.

Люди бегали по двору. Кто-то сказал мне, что они спешат в больницу, чтобы увидеть его. Но они уже знали правду, — они убегали от меня, чтобы я не видела, как они рыдают. Никто не осмеливался сказать мне. Моя дочь не могла усидеть на одном месте, говоря, что мне не стоит волноваться, он жив.

Я подумала: «Почему она говорит о жизни?». Я вовсе не думала о смерти.

Потом сосед закричал и я увидела, как наша домработница толкнула их (соседей) локтем, сказав, что я смотрю. В этот момент, я поняла, что произошло что-то ужасное, и потеряла сознание.

Улыбка

Прошло уже 9 месяцев, и иногда я все еще задаюсь вопросом о том, действительно ли это произошло. Возможно, это сон? Я до сих пор не верю в это, пока не иду на кладбище. Я смотрю на фотографии и не хочу в это верить. Витали всегда путешествовал, он постоянно находился в разъездах, и иногда мне все еще кажется, что он где-то там. Мой мозг отказывается принимать, что это действительно произошло.

Я через столько прошла за эти 9 месяцев…

Судебные процессы, запугивания…

И много всего еще впереди.

Я помню первый день, когда пришли евреи и раввины. «Они действительно убили его из-за того, что он еврей?» — спросили они. Я ничего не знала, люди сами доносили до меня всю эту информацию.

Я постоянно слышала эти слова — «из-за его улыбки, потому, что он улыбался»… Я пыталась понять, разве теперь людей убивают из-за их улыбки?

Когда Виталия привезли домой, моя дочь попросила меня держать себя в руках, потому что я уже не смогу увидеть его таким, каким я его помнила. Его лицо было в порезах, но у него была такая же улыбка.

Ножи, тьма и смерть

Я не могла смотреть на своего сына. Я взглянула на фотографию его ран. На его теле было 10 ранений, четыре из которых были смертельными. Его убили быстро.

Как мог один человек нанести так много ранений? Сколько нужно иметь ненависти, чтобы нанести так много ударов?

Через неделю после убийства мать (осужденного) Канделакишвили позвонила мне и попросила с ней встретиться. Сначала я подумала, что мне нужно с ней встретиться, но потом я передумала. Я нашла ее на Facebook по номеру телефона. На фотографии она была вместе со своим сыном. Там я и увидела у Канделакишвили татуировки со свастикой.

До этого я ничего не знала о «мотиве на почве ненависти». Этот звонок заставил меня найти их и посмотреть, кто они такие.

Я начала читать комментарии в интернете о нем и об (их главном свидетеле) Шанава. Я была в ярости оттого, насколько их комментарии были отвратительными. Как будто все эти люди сидели вокруг меня и кричали мне все эти отвратительные вещи. Я чувствовала себя ужасно, но я все сохраняла. Шанава удалил все комментарии, но у меня остались скриншоты, на которых много интересного.

Посмотрите на их фотографии, нацистские салюты, затуманенные глаза, изображают из себя банду.

Шанава и Канделакишвили обсуждали нож. Они сказали, что нож был несчастен, потому что на тот момент им резали только колбасу, и что он не стал еще героем. Так они сделали нож героем, убив моего сына??

Шанава утверждал, что у Канделакишвили была свастика.

Осужденные утверждают, что они не являются фашистами, потому что нет документа, доказывающего это. Нужен ли для этого документ? Регистрируют ли убийц вообще?

Почему они убили моего сына, который за всю его жизнь не причинил вреда ни единой душе? Вы можете сравнить страницы моего сына и их страницы в Facebook — здесь солнце, улыбка и любовь, а там повсюду ножи, тьма и смерть.

Я не знаю, чего хотят фашисты

Я никогда не сталкивалась с антисемитизмом по отношению ко мне, однако, я всегда знала, что в Грузии есть ненавистнические настроения. В детстве мы всегда слышали такие слова, как «эти татары [азербайджанцы], армяне, евреи!». Я не обращала на это внимания, но не могла представить себе, что это может перерасти в такую ужасную вещь. Что моя семья, которая всегда была открыта для всех национальностей, станет жертвой. У нас в крови пять национальностей, мы не различаем людей по этническому признаку.

И почему мы должны? Везде хорошо и плохо, это не значит, что грузины плохие. Такие группы [ненависти] есть везде. Однако правительство должно действовать своевременно. Если они не будут следить за этим, все может стать еще хуже. Мой сын, который защищал права человека, знал о них. Но есть и другие, о которых ничего неизвестно.

Мои друзья спрашивают меня, существуют ли такие группы? Да, они существуют, и они действительно опасны. Но если против них будет принят закон, они не станут показывать свое отношение так свободно. Если полиция будет обыскивать их и находить ножи, а после задерживать, они не будут больше ходить с ножами. Как это возможно, что они так открыто демонстрируют свою ненависть на Facebook?

Я не знаю, чего хотят фашисты. У нас прекрасная страна, полная возможностей. Вероятно, они не смогли найти свое место в этой жизни, поэтому они состоят в этих группах, где чувствуют себя героями. Они хотят спасти эту страну от чего-то, но от чего?

Мы должны показывать эти возможности и эту любовь нашим детям. И мы воспитали наших детей таким образом. У моего сына было другое видение мира.

Позор

Суд приговорил каждого из них к 15 годам тюремного заключения, но отклонил обвинения в «мотиве ненависти». Этот мотив имеет решающее значение для меня. За что они убили моего сына? Почему так жестоко? Не должна ли я знать, почему они сделали это так жестоко?

Когда суд установит мотив, правительство поймет, что эти группы опасны, и примет адекватные законы — законы, которые защитят других детей от подобной трагедии.

Адвокаты осужденных заявили, что спасли Грузию от позора, когда суд отклонил мотив преступления на почве ненависти. Позор в том, что мы скрываем эту проблему. Когда есть проблема, нужно открыто говорить об этом, чтобы увидеть и решить ее.

Почему я должна это скрывать? Чтобы разрушать жизнь других? Мы должны говорить об этом, чтобы заставить закон защищать нас.

Но что в этом для меня теперь? Я думала, что у меня мирная жизнь. Я вижу так много зла сейчас... Мы не можем позволить, чтобы Грузия оказалась в их руках.