10 апреля 2019
Кодорское ущелье, населенное, в основном, сванами, была единственным участком Абхазии, находившимся под контролем правительства Грузии до войны августа 2008 года. По данным правительства Автономной Республики Абхазия, находящегося в Тбилиси, до войны в долине проживало около 2860 человек, — все они покинули свои дома во время войны. Вернуться удалось лишь 55 семьям; 62-летняя Раиса Хачвани все еще ждет возвращения домой.
«Представьте, что вы все потеряли, у вас больше ничего нет и вы начинаете жизнь с нуля. Все это я и многие другие люди, живущие в этом здании, лично пережили дважды».
«Моя семья и я дважды становились беженцами. В первое время мы с моим мужем и тремя детьми жили в Эстонке [деревня в 20 км к юго-востоку от Сухума в Гульрипшском районе]. До самого конца мы не выходили из дома; мы ждали, пока ситуация успокоится, и надеялись, что произойдет примирение. Мы уехали лишь 26 сентября [1992]. К тому времени мост [Мачарка] был уже перекрыт».
«В течение восьми дней и ночей мы с нашими детьми лежали на земле. Это были последние дни сентября. Дети заболели. У нас не было еды, — даже хлеба. Мы едва выжили».
«В итоге мы приехали в Верхнюю Абхазию; мы начали новую жизнь в Кодорском ущелье. Если быть точнее, мы продолжили жить здесь, потому что мой муж был родом из Кодорского ущелья».
«У нас были хорошие отношения с абхазами»
«Во время войны 1992–1993 годов абхазы не могли захватить долину, потому что местные жители создали группу под названием «Монадир». Местные жители очень хорошо знали долину, что было нашей сильной стороной. Мой муж был частью этой группы; он защищал границу. До тех пор, пока грузинское правительство не ввело силы МВД в Кодорское ущелье, абхазы приходили к нам, а наши мужья ходили к ним. У нас были хорошие отношения друг с другом.
«Когда мы жили в Гулрипши (район), я помню, что у нас были хорошие отношения с абхазами, с армянами — со всеми. Даже в день, когда началась война, у нас сохранялись эти отношения».
«В 1992 году, до войны, абхазы начали вести себя странно. Была одна абхазка, которая сказала нам: «Если у вас есть какое-то транспортное средство, возьмите его». Но мы не обратили внимания на эти слова; мы не видели даже намека на то, что должно было произойти. Мы не могли поверить в то, что произошло, вплоть до последнего дня».
«Пришло время бежать»
«В Кодори мы жили недалеко от аэропорта, в деревне под названием Генцвиси. В августе [2008] мы были на улице, когда бомбили Поти. Я помню, как сказала своему мужу, что это могло бы произойти здесь; не прошло и двух дней, как это произошло».
«Когда началась осада, моего мужа не было дома; он был в соседней деревне на похоронах. Они оставили мертвых не похороненными. Позже, когда ситуация немного успокоилась, семье удалось похоронить мертвую женщину».
«Обе войны были очень непредсказуемыми. В августе было много хаоса и растерянности; это было ужасно. Перед нашими воротами собрался скот; коровы мычали, собаки лаяли. Мы были все вместе во время обстрела, поддерживая друг друга. Некоторые взяли немного хлеба с сыром и пошли в лес, будто он спрятал бы их от бомб».
«Солдаты не могли защитить нас; пришло время бежать. Сначала долину покинули только женщины и дети. Невозможно было взять что-то с собой; Я ушла в чем была. Единственное, что я взяла с собой, — сначала в Гульрипши, а затем в Кодори, — был сувенир, который нам подарили; мы не могли оставить это. Мы также взяли один фотоальбом.
«Некоторые шли босиком. Мы забирали всех, кого встречали на дороге. Над нами летали боевые самолеты. У нас была большая машина; иногда она ехала быстро, иногда останавливалась. Мы добрались до Сакени и проехали мимо него, [увидев] несколько коров, которые были убиты взрывом».
«Мой муж и большинство мужчин не покинули [деревню], когда мы уезжали. Они не думали, что ситуация еще больше обострится. Но после того, как взорвали аэропорт и снаряд упал на дом соседа, они поняли, что невозможно оставаться дальше, и ушли из Кодори пешком через лес».
«У нас была очень верная собака, и когда мы уезжали из Кодори, она так смотрела на нас, [что казалось,] будто она плачет. Она побежала за нами, когда мы уезжали; и бежала до тех пор, пока мы не добрались до Чубери. В Чубери она больше не могла гнаться за машиной и осталась там».
«Через месяц мой муж вернулся в Чубери, и когда он приехал, он увидел нашу собаку. Она была у новой семьи. Мой муж вспоминает, что когда он посмотрел на нее и позвал: «Симба», собака подошла к нему. Она посмотрела на Роберта так, будто была разочарован в нем, а затем вернулась обратно. Роберт снова позвал ее: «Симба, иди ко мне, иди ко мне», но она не подошла».
«В Кодори не было жертв. Но во время войны многие молодые люди из долины погибли — примерно 40 человек. Один раненый солдат из долины взял снаряд и взорвал себя, чтобы не попасть в плен».
«Это русские выгнали нас оттуда?»
«Насколько я знаю, нашего дома больше нет. Теперь там лес, а не дом. Я слышала, что у всех домов с хорошими крышами, крыши забрали российские войска».
«Жизнь там была совсем другой. Там были картошка, бобы, все, что посеешь — все всходило, [земля была] плодородной».
»Мои внуки часто интересуются и спрашивают меня: «Бабушка, это русские выгнали нас оттуда?»
«У меня трое детей и девять внуков. Все мои дети женаты и у них свои семьи».
«Мы потеряли долину из-за воздушных бомбардировок. Если бы не авианалеты, они бы не захватили Верхнюю Абхазию, и люди бы защищали свою землю до последнего».
«Все мы мечтаем только о том, чтобы вернуться в свои дома»
«После окончания военных действий многие вернулись в долину, но никто не вернулся в нашу деревню. В долине было более 30 деревень. Говорят, что российские солдаты построили там военную базу».
«Однако мы не можем приспособиться к жизни здесь. Когда мы собираемся [вместе] и разговариваем, становится понятно, что никто из нас не может жить здесь счастливо. Все мы мечтаем только о том, чтобы вернуться в свои дома. Мы всегда видим наши дома во сне».
«Когда мы приехали в Кутаиси, правительство дало нам эту квартиру, которая является нашей частной собственностью. Мы с мужем живем здесь. Я домохозяйка; мой муж работает в китайской компании. Мы оба пенсионеры, и правительство помогает нам, выплачивая ежемесячную пенсию, которая составляет 45 лари (17 долларов США)».
«Неправильно, что вы всегда зависите от правительства только потому, что вы беженец. Вот почему, мы купили одного теленка, когда мы начали новую жизнь здесь — он принес потомство, и теперь у нас семь [коров]. Это было единственное средство к существованию в нашей борьбе за выживание. Мы держим их здесь, во дворе бывшего аэропорта».
«Я бы никому не пожелала быть беженцем. Это такая большая травма. Это влияет на здоровье, в первую очередь — на нервы. Каждый день и ночь мы думаем и беспокоимся о том, где мы были и где находимся сейчас».
«У нас было грушевое дерево во дворе нашего дома в Кодорском ущелье. У нас был бассейн, из которого текла родниковая вода. Я больше ничего не хочу в этой жизни, кроме как сидеть под этим грушевым деревом и вернуться в Кодорское ущелье».
Все географические названия и термины, используемые в данной статье, являются словами автора, и не обязательно отражают точку зрения редакции OC Media.
